Театр

МОЛЧАНИЕ.

Леонид моет стаканы, спиной к Вере.

Ясно. Значит — твоя протечка.

ЛЕОНИД. Моя, моя.

ВЕРА. Признался хоть.

МОЛЧАНИЕ.

У нас ведь как: если мужик метр девяносто ростом, да он чуть покрасивше обезьяны, то для него все бабы — пыль.

ЛЕОНИД. Ну?

ВЕРА. Нет, я так. К информации.

МОЛЧАНИЕ.

Ещё он будет мне говорить, что это моя квартира. Вон — твоя, а моя — тут. (Тычет пальцем в потолок.) Холодно как. Надо шубу. Не могу сидеть. Холодно! Холодно, говорю!

МОЛЧАНИЕ.

Я же только накину, не надену. (Пауза, Леонид моет стаканы.) Прям мне уже и накинуть нельзя. Ну, если мне холодно, а я без пальта пришла. Я же не могу на тебя гардероб оставить, за пальтом сходить, не могу, а вдруг что пропадёт. Я материально ответственное лицо. Стащишь что-нибудь, а потом на меня свалишь. А что — всё может быть. Никому сегодня доверять нельзя.

ЛЕОНИД. Жуёт, жуёт жвачку, жуёт! Что тебе надо?!

ВЕРА. Шоколада. Не жвачку, а капусту. (Накинула шубу на себя, вертится у зеркала. Смеётся.) Это ж надо же, в такой шубе пришла, в подвал! Эта рыжая, высокая. Которой ты улыбался. Мне сунула, главное, мелочовку какую-то. Это прям «у» для меня — унижение. Она со швейцарами в гостинице привыкла, чтоб в номера пустили, расплачиваться, вот и меня за швейцара приняла, дала денег, мол, пустите в театр, в номера, то есть. Это там, в гостиницах ей — вошла, заплатила и все пятнадцать этажей обслуживай, что называется. Хорошо ей. А в перерыве, на отдыхе, пришла на великую любовь смотреть. Деньги суёт. Сюсюкала тут стояла, про искусство говорила, бебешка. Крыса. Это её шуба. Сразу видно — путанка на отдыхе. С букетом вензаболеваний. Разрядилась, пришла, в подвал припёрлась, искусством вздохнуть. Чувырла. Чучундра. Прям достойно кисти Айвазовича: зубы вставные, волосы накладные, глаза пластмассовые, ногти вживленные — ничего своего. (Пауза.) А я видела, как она жвачку изо рта достала и вот сюда, к буфету приклеила. Видишь? Потом в антракте выйдет, жвачку достанет и в рот. Сейчас оторву её, по полу повозякаю — пусть потом жуёт. Твоя подружка. (Пауза.) А я вот жвачку всегда вот сюда, на руку, под кофту приклеиваю. Жвачку сохраняю. А они, валютные, видишь как. Боится платье испортить. А я не боюсь. (Пауза.) А улыбалась как тебе, улыбалась. А сама в это время жвачку взяла и приконапатила к стойке, потом отковыряет…

ЛЕОНИД. Сядь!

ВЕРА. Не сяду! Я уже сто юбок испортила. Мою любимую юбку испортила! Называлась: «Все за мной»! Нету юбки, конец! Они везде жвачку клеют! А я как сяду, так в жвачку!

ЛЕОНИД. Сядь! Капусту, жвачку! Сними шубу!

ВЕРА. А влажную уборку вам не сделать? Ишь! Голос не повышай! Валютным улыбаешься, а нам, из хрущевок которые, хамишь! Перестроился?!

МОЛЧАНИЕ.

ЛЕОНИД. Вот придёт главный — я расскажу. Я больше этого терпеть не буду! Ты мне вот где! (Моет с остервенением стаканы.)

ВЕРА. А ты мне вот где. (Надела шубу, сапоги, достала веер из витрины, чайку на стойку гардероба поставила. Обмахивается веером, улыбается. Леонид моет стаканы, не смотрит.) Была такая птичка, а они её обкарнали, бедную. Летала над морями, океанами, а теперь сидит в вонючем подвале в хрущёвке. Не могла и предположить, бедная, что так жизнь закончит. «Я — чайка. Нет, не то. Я — чайка. Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел её и от нечего делать погубил. Сюжет для небольшого рассказа.» Чайка-говняйка. (Пауза.) Главный. Тоже мне — главный. Главнюк, я бы даже сказала. Аферист. Он на деньги мафии этот театр сделал, я знаю. А вот на западе есть такая профессия в театрах, я слышала по телевизору. Такой помощник режиссёра. Который заводит. Поднатчик, так сказать. Режиссёр говорит артисту: «Иди направо», а этот поднатчик сидит рядом и кричит в ухо режиссёру, чтоб его возбуждать, возбуждать сильно, кричит в ухо: «Ой, как гениально, что направо, ой, как гениально, блистательно, шедеврально, стон со свистом, изумительно!» Режиссёр говорит: «Иди налево!», а поднатчик…

ЛЕОНИД. Три года, три года… (Моет стаканы.)

ВЕРА… А поднатчик кричит: «Ой, как гениально, опупительно»! И вот что бы режиссёр ни пукнул — тот только и орёт: «Блеск, красота!» Вот такая профессия. И за это ему платят в валюте. Хотя, конечно, валюту надо сдавать, потому что вся Европа — по телевизору сказано — под воду, дно океана. Рыбы вокруг, корабли рассекают. Вот так. Но в валюте ему и только за то, что он хвалит. «Зэ» — заводит. А у нас вот таких профессий нет и потому такие постановки. По телевизору рассказывали, а по телевизору врать не станут.

МОЛЧАНИЕ.