Театральные подмостки (СИ)

-- Нет, для рубашки это забавно, на неё, видать, это благотворно влияет. Для нас это гадкая и бестолковая жизнь, страшная судьба, а для души -- благодать: тяжёлые условия жизни и отчаяние, одиночество и всеобщее презрение, голодные судороги и муки похмелья, гнилые зубы, вши, зудящая от грязи кожа, грибок ногтей и целый букет болезней...

-- Это ты зря, -- возразил Николай Сергеевич. -- Душу только любовь интересует. А страдания... Хотя ради любви душа на всё пойдёт. Сам знать должен, чего это она к тебе так подбирается...

-- Да в чём я виноват! У меня, сами знаете, в жизни всё хорошо, всё правильно и вовремя. Семья, дети, уже "народного" получил, всё есть... -- и вдруг лицо Стылого перекосило мукой, и он заговорил жалостливым голосом: -- Хотя знаете... меня уже самого просто бесит мой здравый ум! Это ужасно, когда всё грамотно, всё -- по полочкам. Хоть в петлю лезь! Завидую Дионисию -- вот это судьба! А я к психологу хожу... Постоянно мне кажется, что я из образа выйти не могу, завтрашнего дня боюсь. Психологи... Сами знаете, какая это бестолковая и вредная профессия. Людей только с интересных путей сбивают. Загоняют их в тихую гавань, а потом оказывается -- болото, из которого не выбраться. И я, признаться, трусливый и боязливый, перемены меня пугают, трудности тяготят... Придёшь к психологу -- он тебя в иллюзорный тишочек, в мнимое благолепие.

-- Что и говорить, -- покачал головой Николай Сергеевич, -- в безветрии у деревьев корни слабые -- только дунь, и уже валяется, гниёт. Сейчас и так сытое время -- уникальную судьбу создать очень и очень трудно. Достойного человека днём с огнём не сыщешь. А с тобой, Аркадий, дело ясное: боишься ты жизни, вот твоя рубашка и подготовила альтернативу... Встряска нужна.

Мне сразу захотелось о Дионисии рассказать. Ну и подробно поведал, как он сильно изменился, книги серьёзные пишет.

-- А я всегда знала, что сумасшествие -- это неспроста, -- сказала Ольга. -- Мы, женщины, всегда любим... ненормальных...

-- Конечно, неспроста, -- согласился Николай Сергеевич. -- Душу хлебом не корми, дай человека к безрассудству приохотить, ко всяким там несуразным поступкам и странным мыслям.

Я долго мялся, а потом всё-таки рассказал, как я Ксению в её юном возрасте спас.

Ольга и Николай Сергеевич согласились, что встреча эта неслучайна: мол, столкнулись души, а заодно проведение меня на вшивость проверило. Правда, толком и не объяснили, кто был тот таинственный, чьими глазами я смотрел. Так я и понял, что сами не знают.

Ну а Стылый не упустил шанс поёрничать.

-- А ты что полез? Может, это их сестра была?.. -- ухахатываясь, говорил он. -- Это как у Зощенко в "Гримасе Нэпа". Один мужик избивает старушку. Прохожий кинулся с кулаками заступаться, вне себя от негодования, естественно... Мужик говорит: ты чё лезешь? Это моя мать! Прохожий сразу посмяк, потух, стал прощения просить: извините, говорит, простите, я не знал, что это ваша мама. И потом ещё всю дорогу в поезде мямлил, пытаясь замять свою бестактность.

Явление 5

Лукавая драматургия

Гости мои ушли, а я размечтался не на шутку. Будто мои Иван и Ксения вместе, и фамилия у них одна, и дети у них одни, и всё-то у них одно на двоих. Ну и мало-помалу совсем утвердился, что это именно с Ксенией познакомился мой Иван... Настроение моё резко поползло вверх, и я почувствовал необычайный прилив сил. Не в силах усидеть на месте я прохаживался между рядами, представлял всевозможные радужные картинки, смеялся как наивный дурачок и заговаривался сам с собой вслух всякими глупостями... и вдруг я увидел на кресле газету. Как будто кто-то из зрителей забыл. Развернул её, и на последней странице сразу в глаза мне бросилась фотография... в чёрной рамочке... А под ней -- некролог...

На фото была Ксения. Имя и фамилия тоже её -- Ксения Короткова.

Ноги мои подкосились, и я рухнул на ближайшее кресло. Сердце страшно защемило, а веки мои набухли и пролились горькими слезами.

Не знаю, сколько я пробыл в таком неважнецком состоянии, но в какой-то момент я просто уснул. И во сне приснились мне похороны Ксении.

Скажу вам, это были очень странные похороны. Я узнал отца Ксении Дмитрия Фёдоровича, её маму, Евгению Петровну, кое-кого из их родственников. Всех их я вспомнил благодаря тому видению, где мы справляли именины Ксении. Но самое странное, что тут же присутствовали Аркаша Стылый, уголовник Графин, мясной директор Шмахель, трусливый Стас и циник Оскар. Все они были почему-то без своих жён и сожительниц. Они толкошились кучкой... и весело и непринужденно разговаривали между собой. Среди них был ещё один приблатнённый упырёк низенького роста. Что-то гадкое и подленькое читалось во всём его облике. Он больше всех шутил и громче всех смеялся. Я даже не хочу передавать все диалоги и фразы -- какая-то вакханалия. Гарцевали друг перед другом, рассказывая пошлые и похабные анекдоты, и каждый старался переплюнуть предыдущего испражнятеля.