Театральные подмостки (СИ)

После каждого спектакля мне снился один и тот же короткий сон: Ксения молча смотрит на меня, всхлипывает жалостливо, и слёзы катятся по её щекам. Но после четвёртого -- последнего представления меня накрыл долгоиграющий дремотный сюрреализм, такой ясный и детальный, что и сейчас сомневаюсь, не происходило ли это на самом деле. Я смутно мог думать и анализировать, как это иногда возможно в полудрёме, и воспринимал действие последовательно, но рваными кусками -- ещё одно странное состояние сознания, которое трудно передать. А ещё, знаете ли, я, видимо, неспроста видел это во сне. Наяву бы у меня, наверное, сердце не выдержало. И уж точно бы умом повредился. Однако обо всём по порядку.

Так вот, снится мне, будто я -- прокурор на судебном слушанье. На мне, как полагается, синий мундир, с майорскими погонами младшего советника юстиции. Сижу я, значит, такой важный и величественный, за прокурорской тумбочкой и с мерзкой ухмылкой поглядываю на обвиняемых...

Зал суда несколько странный: обзаведенье вроде как обычное, но стол для присяжных находится не в отдельной комнате, а прямо в зале суда возле огромной клетки, хромированные прутья которой в руку толщиной. В ней на коротенькой лавочке сидят рядышком... Ксения с девочкой лет семи, которую я увидел впервые -- в спектаклях среди детей этой девочки не было. Ксении прижимала её к себе, как дочку, и девчушка, положив голову на мамины колени, тихо и задумчиво смотрела на прокурора, то есть на меня. Ксения совсем не глядела в мою сторону, такая жалкая и трогательная, с повисшими плечами, и слёзы блестели на её глазах.

Знаете, к тем детям из спектаклей я испытывал жалость и сострадание, и всякий раз возникало желание что-то сделать для них, но в этой необыкновенной девчушке я увидел нечто очень дорогое и родное. И сердце моё отзывалось как-то особенно...

За судейским столом сидела супруга мясного директора Альбина, облачённая в чёрную судейскую мантию и с широким белым жабо на груди. В своей жизни она судья, поэтому, наверное, и в мой сон судьёй просунулась. Пролезла со всеми своими необходимыми судебными атрибутами, как-то: молоточек на подставке, увесистые фолианты -- конституция и разные там кодексы, документы -- "материалы дела", флажок России и ворох денежных пластушин и купюр врассыпную, в том числе и иностранная валюта, кнут и игрушечный макет гильотины. Денег было так много, что "ваша честь" пересчитывала их почти всё время, пока длился сон. Она с милой улыбкой сбивала их в пачки и, перехватив чёрной резинкой, перекладывала на другую сторону стола. Хотя не забывала и о судебном процессе и частенько вмешивалась в ту вакханалию, которую устроили присяжные и прокурор. В самом начале слушания она задавала Ксении совершенно идиотские вопросы типа: была ли она у гадалок и астрологов, верит ли в Конец света, знает ли заговор на поднятие клада -- и ещё спрашивала какую-то подобную хренотень.

Адвоката вообще не было, во всяком случае, он ни разу так и не пикнул.

А вот присяжные заседатели -- это особенная история, особенная...

Сон начался с того, что в зал ввели присяжных -- и я чуть не проснулся от оторопи. Впереди шёл Бересклет, а за ним цепочкой следовали четверо мерзейших мужей из спектаклей. Всего присяжных было тринадцать. В этот заветный состав просунулись ещё знакомые мне женщины... Суглобая патологоанатом Катерина -- в реальной жизни супруга кышливого Стасика. Она с каменным лицом просидела всё слушанье. Пассия циника Оскара красавица-блондинка Геля. Эта семнадцатилетняя девочка сразу же достала пилочку и увлечённо занялась своими ноготками. Неля, с которой уголовник-алкаш связал свою мерзкую жизнь, почему-то была одета в полицейскую форму. Представьте: помятая и пропитая внешность, лиловый синяк под мутным от капиллярной краснины глазом -- и тут же парадный китель, галстук и погоны. А вот юбчонка короткая донельзя. На лице Нели читалась искренняя озабоченность ростом преступности и тревога за нравственные устои. Среди присяжных был почему-то Аркаша Стылый, причём который из постановочной жизни -- спившийся, законченный алкаш в несуразных очках. Рядом с ним сидела помреж Лиза Скосырева и вела себя тише воды ниже травы. В этот раз её причёска была до безобразия простой и даже жалкой. Нечто коротко подстриженное с неестественной белизной от перекиси водорода -- безвкусное, незамысловатое каре с прямой чёлкой. И одежда совсем не походила на её обычные вычурные и броские наряды. Простенькое серенькое, мышиного цвета платьице с белым кружевным воротничком, как у школьницы. Лиза почему-то в очках, которые никогда не носила. Она задумчиво смотрела перед собой и опять грызла огромную плитку шоколада, на этот раз белого. Ещё среди присяжных находилась плохая учительница Анна Михайловна со своим престарелым мужем -- старше её на тридцать два года. Этот щупленький старикан в очках представился, как Владимир Петрович Меряев, профессор философии. Тринадцатой присяжной была Лидия Бортали-Мирская.