Театральные подмостки (СИ)

Аккуратно одетый мужчина, который сидел рядом с писателем Дионисием Разумовским, с очень холённым и порядочным лицом, схожим с портретом Торквемады, вскочил и, потрясая руками перед собой, закричал:

-- Мы куда катимся?! С такими мы в средние века не церемонились! А сейчас смотри-ка всё можно! -- и вдруг он сразу обмяк, растерянно посмотрел по сторонам, торопливо сел и тихо, обращаясь к писателю, сказал: -- Ведьма. Надо её на костре сжечь, это очевидно.

Ну а потом... Ксения прижимала к себе дочку что есть силы, а та обвивала мамину шею ручонками и плакала. И у Ксении слёзы текли по щекам.

-- Мамочка, не отдавай меня! Мамочка, пожалуйста, не отдавай! -- плакала девчушка, а в глазах боль и ужас.

Находясь в клетке, Шмыганюк и Лера держали Ксению с двух сторон, стараясь развести ей руки. Патологоанатом Катерина и учительница Анна Михайловна тоже пыхтели вовсю, цепляясь за Ксению с другой стороны клетки. А судья Альбина вырывала девочку и раздражённо брызгала слюной.

-- Да что вы за криворукие такие! -- шипела она. -- Держите её крепче! Руки, руки ей расцепите! Девочка, не надо плакать, не надо!

Альбина стала бардовая, как кровяная колбаса, и губы её тряслись от возмущения. Ещё чуть, и взбесится.

-- Да что ж это такоё! А ну пусти! -- хрипела она, вцепившись когтями в девчушку. -- Пусти, я сказала!

-- Вот дрянь какая! -- вторила ей педагог Анна Михайловна. -- Это ж надо! Что из неё вырасти может?!

Шмыганюк с Лерой сосредоточенно сопели, а Катерина ругалась матерно. Все остальные дружно сгогатывали, а я стоял в сторонке... Лиза Скосырева равнодушно грызла шоколад, и Лидия Бортали-Мирская отломила у неё кусочек, а Неля нервно курила, стряхивая пепел на лысину профессору Меряеву. Бересклет крутился вокруг лисой, давая дельные советы и неподдельно волнуясь.

И в этот момент я проснулся, так и не узнав, отобрали они дочку у Ксении или нет.

Явление 7

Сороковины

Очнулся я почему-то посреди сцены опять на кровати Власова. И предстала пред моим взором картина маслом, шедевр анимализма: постные и встревоженные лица актёров и актрис нашего театра. Вся труппа в сборе. Толпятся вокруг кровати, а ближе всех напирают Ольга Резунова, Николай Алаторцев, Лидия Бортали-Мирская, Кирилл Геранюк и Аня с Машей. В сторонке скучают санитары психбольницы, здоровенные, крепкие душегубы.

-- Боже мой! Дикий ужас! Это чудовищно! -- причитала Ольга Резунова, и голос её звенел, то ли от возмущения, то ли она едва сдерживала рыдания. -- Я не могу смотреть на это... Это невыносимо! Нет-нет, я не верю, это не наш Ваня!

-- Крепись, Оленька, это он самый, -- отвечал Николай Сергеевич сдавленным голосом. В глазах его блестели слёзы. -- Мне самому не по себе...

-- Может, он заболел? -- шушукали вокруг. -- Надо специалиста вызвать. Кто-нибудь сталкивался с подобными случаями?

-- А как тут не заболеешь: такого небось насмотрелся!.. -- качал головой Николай Сергеевич. -- Да-а... дела...

Я, грешным делом, подумал, что ожил и оказался в нормальном мире. Но почуяв неладное, я окинул себя взглядом и увидел опухшие руки, фиолетовые от татуировок, наткнулся на огромный живот, накрытый одеялом с зайцами. Я увидел себя таким же толстым, как мясной директор, и с теми же тату, что и у Графина. Плюс я был обросший и грязный, в очках спившегося актёра Стылого, и даже как будто чувствовал на себе дебиловатое лицо профессора Меряева. Похоже, я представлял собой некую химеру, сложенную из ярких фрагментов чужих жизней.

И вот лежу я, больной и разбитый, придавленный собственным жиром и непомерными грехами, даже встать не могу.

-- Может, его легче усыпить? -- заботливо поинтересовался Кирилл Геранюк. -- Ну, чтобы не мучился.

-- Себя усыпи! -- швыркнула Ольга Резунова. -- Не понимаю: как так можно смеяться?..

-- А мне не понятна всеобщая озабоченность,-- с притворным восхищением сказала прима Лидия Бортали-Мирская. -- Иван Михайлович -- уважаемый человек, директор мясокомбината, к тому же вкупе авторитет преступного мира! Мало кому удаётся достичь столь блистательной карьеры к тридцати четырём годам!

Ольга прямо взвыла:

-- Опомнитесь, Лидия Родионовна, мы же творческие люди! Где мясокомбинат и где мы!

-- Ну, не знаю... -- тихо и ворчливо сказала прима. -- Лучше быть толстым директором, чем худым актёром...

-- Ваня -- прекрасный актёр! -- заслонила меня Ольга. -- И вы прекрасно об этом знаете!

-- А вот сейчас и посмотрим, как он выйдет из образа...

-- Выйти-то немудрено, -- задумчиво сказал Николай Сергеевич, -- а вот так проникнуться -- не каждому дано.

-- Вы не о том говорите! -- горячилась Ольга и причитала, заламывая руки. -- Боже мой! Надо что-то делать! Надо срочно что-то придумать! Сегодня же такой день!.. Как назло!..

-- Ты пошто человека в оторопь вгоняешь? -- осерчал Николай Сергеевич. -- Ване и так не сладко, ты ишо нагнетаешь!

-- Ну, как же, Николай Сергеевич, ведь гости уже собрались!..

Что-то тревожное сдавило моё унылое сердце.

-- Какие гости? Зачем? -- пришибленно спросил я.

Оля шумно вздохнула и укоризненно покачала головой.