Театральные подмостки (СИ)

В ту же секунду я оказался в кресле партера в третьем ряду. И всё вокруг переменилось. На удивление, в зале сидели зрители, полный зал, а на сцене шёл спектакль "Мёртвые души". Как раз та мизансцена, где Чичиков у Собакевича в гостях. Сидят они за столом, трапезничают и вот-вот начнут за мёртвые души торговаться. Стол кушаньями заставлен. Полбарана на блюде, индюк, ростом с тёлёнка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печёнками и невесть ещё чем. Словом, няня. Но самое примечательное: посреди стола лежал огромный поднос с целиковой запечённой улыбающейся свиньёй или кабаном, я уж не знаю, весом, по меньшей мере, в два центнера. Мне сразу стало интересно: настоящая это свинья или бутафорская?

В общем-то, ничего необычного, а вот странный зрительный зал поверг меня в уныние. Уверяю вас, вы ни в одном театре не увидите столь странного зрелища. Все зрители очень нищенски одеты -- забудьте о костюмах и красивых свитерах. Какие-то лохмотья, простенькие рубахи, на которых заплата на заплате. Одеты так, словно это всё крестьяне, жившие, по-видимому, в гоголевские времена. Почти все бородатые мужики разного возраста, и среди них одна единственная женщина.

Она всё что-то ёрзала, с тревогой глядела по сторонам и то и дело говорила рядом сидевшему коренастому рыжебородому мужику:

-- Ой, чует моё сердце: отдаст барин нас этому жулику, ей-богу отдаст.

Мужик или молчал, мрачно насупившись, или нервно отмахивался:

-- Да угомонись, Лизавета! Хуже всё одно не будет!

"Так это же мёртвые души!" -- поразила меня страшная догадка. Я тут же подумал, что не могу узнать актёров. И меня оглушила невероятная мысль: "А что если это настоящие Собакевич с Чичиковым? А это не иначе та самая Елизавета Воробей, которую Собакевич подсунул Чичикову под видом мужика".

Руками и ногами пошевелил, ущипнул себя, пощупал -- вроде как я и есть, не глазами Ксении смотрю, а своими собственными. И время вроде как настоящее, а не какое-то там прошлое. И всё же сижу я и не знаю, как себя трактовать. Мне вдруг показалось, что я опять живой, а всё то, что со мной доселе происходило, это какой-то дурной сон. Даже подумал: "Вот сейчас выйду на сцену и сразу окажусь в своём мире. Буду жить дальше, и весь этот кошмар закончится". Но потом всё же решил повременить, неудобно как-то спектакль прерывать. Дай, думаю, дождусь, когда хотя бы мизансцена закончится. Поначалу всё гладко шло, помещики строго по тексту свои реплики разыгрывали, а потом какую-то чушь понесли.

-- Да вы сами посмотрите, какие-то всё мужики! -- говорил Собакевич. -- Пробка Степан, плотник, каретник Михеев, а Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнёт, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А актёр Иван Бешанин чего только стоит! Наш великий актёр! Это вам не какая-нибудь фрикасе. Пять душ стоит.

-- Разве Иван Бешанин умер? -- спросил Чичиков.

-- Да вот недавно. На этой самой сцене.

Слушаю и ушам своим не верю.

-- Да вы что! -- воскликнул Чичиков. -- Ужас-то какой! Он так чудесно Лопахина играл. Бесподобно! Такая силища, напор: "Вишнёвый сад мой!" А Иудушка Головлёв! Совсем другая роль, а не узнать. И Чичиков у него изумителен. Каюсь, грешен, завидовал. Любила его публика, любила. Какая страшная потеря! Невосполнимый урон!

-- Мне его Гамлет нравился, -- прослезился Собакевич. -- "Быть или не быть!", "Бедный Ёрик!.." Дядю Ваню тоже не уронил. Ещё бы немного пожил и "Собакевича" успел бы...

Я ровным счётом ничего не понимал. "Что-то они путают, -- думал я. -- Я никогда не играл ни Лопахина, ни Гамлета, ни Чичикова. Что за нелепица! Бред!". Стыдно признаться, мне в "Мёртвых душах" только кучера Селифана довелось. Была у меня там пара-тройка реплик. Одна из них -- "Лошади готовы", а другая -- "Лошади не готовы". Ну, ещё, где Селифан кибитку опрокинул. Большего мне в великой поэме не доверили.

-- Да, такие актёры раз в сто лет рождаются, -- вздохнул Чичиков. -- Ему ведь сорока не было?

-- Тридцать четыре. Мало, -- угрюмо пробурчал Собакевич. -- Только в самый пыл вошёл. У него и жена вот-вот понести должна была...

"Это Лера-то? Чушь!" -- подумал я.

-- Да вы что!

-- Ага. На самом взлёте, на самом пике крылья подрезали. Э-хе-хе! Жалко мне с гением расставаться, да уж ладно, берите.

Чичиков подумал и говорит:

-- Нет уж, увольте, Ивана Бешанина не могу взять. А вдруг он не захочет в Херсонскую губернию ехать?

-- Что же не поедет, места хорошие. А я, пожалуй, недорого возьму.

Мужик с чёрной курчавой бородой повернулся ко мне и говорит:

-- Эка, барин, кажись, про тебя бают.

Я промолчал, но мужички в мою сторону с интересом смотреть стали.

-- Барин, дозволь спросить, -- не отставал мужик. -- Нешто в Херсонскую сбираться? А где это, Херсонская?

-- Сам не знаю... -- отрешённо сказал я.

...-- Взять-то можно... -- юлил Чичиков. -- Как не взять, да не знаю, куда его применить. Актёр великий, но для моего предприятия дело пустое.

-- Берите, я его вам за полцены отдам.

-- И какая будет ваша цена за Ивана Бешанина?

-- Пятьсот рублей!