Театральные подмостки (СИ)

-- Пятьсот! -- вскричал Чичиков. -- Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чём состоит предмет. Но так уж и быть, из личного расположения, положа руку на сердце: касательно мужичков -- по восьми гривен за душу, а за Ивана Бешанина, пожалуй, пару гривен дам, извольте.

-- Эк куда хватили! За гения -- две гривны!

-- Что ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя.

-- Я его у Плюшкина за тысячу перекупил. Там бы он точно издох с голоду, а у меня пожил... У меня не так. У меня когда свинина -- всю свинью давай на стол, баранина -- всего барана тащи, гусь -- всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму её в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа.

"Так и есть, -- с иронией подумал я. -- Я у этого Собакевича от обжорства умер, от хорошей жизни".

-- А что Плюшкин, у него гении умирают в большом количестве?

-- Как мухи мрут.

-- Неужели как мухи! -- обрадовался Чичиков. -- А позвольте спросить, как далеко этот Плюшкин живёт от вас?

-- А вы будто не знаете! Вы мне про Ивана Бешанина скажите: будете брать?

-- Да зачем он мне.

-- Возьмите хоть за рубль.

-- Сдаётся мне, погорячился я, Михаил Семёнович. И две гривны много. И бесплатно не возьму. Как же я его в ревизской сказке укажу? Иван Бешанин на слуху -- сразу обнаружится. Визгу много, а шерсти мало. А за мужичков, извольте, по полтинке прибавлю, а за Ивана Бешанина -- ни-ни.

Я не выдержал и вскочил.

-- С какой такой радости вы меня продаёте? -- насмешливо крикнул я. -- Может, я не согласный.

Ропот прокатился по залу.

Собакевич с Чичиковым испуганно на меня глянули, но Чичиков тут же и просиял.

-- Да это не тот Иван Бешанин! -- радостно воскликнул он.

-- И правда не он, -- буркнул Собакевич.

Чичиков погрозил пальчиком.

-- Нехорошо, Михаил Семёнович. То мне Елизавету Воробей хотели подсунуть, а теперь вот актёришку бесталанного. А я ведь сразу заподозрил нехороший умысел. Не мог великий актёр умереть. Так и подумал, что непутёвый Иван Бешанин наконец-то освободил сцену...

-- Каюсь, грешен, Павел Иванович. Мошенник он, да ещё и бестия в придачу. Ни одну роль толком не сыграл. Продаст, обманет, ещё и пообедает с вами. Он только что масон, и такой дурак, какого свет не производил. Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу -- зарежет, за копейку зарежет!

-- Но позвольте, зачем же вы мне его подсунуть хотели?

-- А мне он на что?

-- Эге, доложу я вам...

-- Что же вы мне сразу не сказали, что догадались?

-- Как же я мог уличить человека довольно умного, владеющего сведениями образованности. И из-за чего? Из-за какой-то пустышки! Нехорошо. Между добрыми приятелями так не водится. Ведь предмет просто фу-фу. Что ж он стоит? Кому он нужен?

-- Бес попутал. Думал, вам всякое барахло сгодится.

-- Как вы себе хотите, я покупаю не для какой-либо надобности, как вы думаете, а так, по наклонности собственных мыслей.

Мне надоело слушать этот бред, и я решительно поднялся на сцену. Чичиков тотчас же вскочил и поспешил мне на встречу. Не успел я опомниться, как уже оказался в его объятиях.

-- Вот так радость, Иван Михайлович! -- воскликнул он. -- А мы тут вас вспоминали-с...

Собакевич встретил меня не так дружелюбно. Он лишь чуть сдвинулся в своём кресле и скосил голову набок.

-- Помянешь чёрта, и он тут как тут, -- пробурчал он. -- Прошу садится.

Я сел на диван рядом Чичиковым. Свинья оказалась самая что ни на есть настоящая, да и всё съестное тоже, что, немало меня удивило. Я растерялся и в замешательстве не знал, как себя вести и что говорить.

Повисла пауза. Чичиков задумчиво и демонстративно искал пылинки на сюртуке и белых канифасовых панталонах, а Собакевич пристально смотрел на меня исподлобья и тоже молчал.

-- Не узнаёшь? -- наконец спросил он.

Я всматривался в потешное лицо и не видел ни одной знакомой чёрточки. Собакевич, конечно, первостатейный, а вот что за актёр, так и не разгадал. Пожал плечами и промычал что-то невнятное.

Актёр вздохнул и заговорил не грубоватым голосом Собакевича, а уже своим мягким с хрипотцой голосом.

-- Вот так беда, уже и великого актёра не узнают. А ведь меня вся страна знает. Я же в 137 фильмах снялся. И всё, почитай, главные роли. Меня миллионы любили, многие и сейчас вспоминают. И с тобой мы не раз встречались, ага. Эх, Иван, вот она жизнь актёра! Вот они перевоплощения! Вот так отдавайся актёрству всей душой, всем своим естеством!

Я старательно вглядывался в Собакевича, вглядывался, а всё равно не узнавал.

-- Как же узнать в гриме-то? -- недоумевал я. -- Бакенбарды во всё лицо, да и нос, вижу, накладной.