Тебя все ждут

Герои от нас удалялись, их реплики не были нам слышны, но я помнил сценарий: у них шёл незначительный разговор про успехи Мишеля на дипломатическом поприще, потом «Шах» приглашал Ольгу на танец, она отвечала, что ангажирована на все кадрили, но может отдать ему вальс.

Я выдохнул: всё это время живот был напряжён, подведён – и только теперь чуть-чуть отпустило. Первая моя сцена была закончена.

18

Время шло совершенно иначе, чем на репетициях. Десять минут промелькнули как полторы. Ни одной интонации нельзя было исправить: всё улетело в эфир…

Но вроде бы отработал более-менее гладко: текст не забыл, ничего не напутал… Только рукопожатие. Какая же дрянь Красовский…

Я остановил лакея, который шёл мимо с подносом, взял высокий бокал. Отхлебнул, надеясь каким-то краешком, что в бокале и правда будет шампанское… Нет, конечно, тёплая газировка. Какие-нибудь «Саяны» или «Дюшес».

Подлое рукопожатие… Я снова проиграл в памяти эту маленькую заминку, когда Красовский с недоумением, тускло на меня посмотрел, а потом снисходительно подал два пальца. Чем подробнее я вспоминал эту сценку, тем более оскорбительной она казалась… Дрянь. Дрянь! Кабы мог – сам вызвал бы на дуэль, вместо кавалергарда…

Но это ведь мелочь? Зрители, может, вообще ничего не заметили?..

Очень трудно было ориентироваться без реакции зала, как на театре, – или без реакции режиссёра, как на киносъёмках, когда командуют: «Снято! Здорово!» – или: «Попробуем ещё раз» – или: «Хорошо, ещё технический дублик», и сразу понятно, был ты убедителен, неубедителен или серединка-наполовинку.

Я мог ещё отдохнуть, по ощущению, минуты две: эполеты и фраки прохаживались по периметру залы, в ломберной шлёпали карты, на возвышении у зеркальной стены взмахивал дирижёр и летали смычки, посередине кружились пары. Во время танцев пол ощутимо пружинил, качался: дом-то стоял не на фундаменте, а на хлипких подпорочках…

Я боялся, что пол вдруг прогнётся, просядет, и сцена провалится – не в переносном, а в натуральном смысле: танцоры в мундирах, дамы с искусственными причёсками, я с моим креслом, – все рухнем в тартарары…

Невдалеке маячили маменька с папенькой, спиной друг к другу: маменька привечала новых гостей, старый граф балагурил.

Мне снова вспомнилось выражение: «яйцо, катящееся по нитке». Наверно, если натянуть нитку не прямо, а под углом, и сверху вниз пустить по этой нитке яйцо, оно сделает несколько оборотов, но всё равно быстро свалится и разобьётся.

Такая же неизбежная катастрофа ждала и нас. На репетициях Алка несколько раз повторила то, что сказал шоуфюрер на общем собрании: итогом и кульминацией премьерной серии должна стать парная сцена графа с графиней… Но каждый раз, когда Борис Васильевич с маменькой появлялись в поле моего зрения, я вспоминал, как они ненавидят друг друга – особенно после вчерашнего маменькиного прыжка. Как ни журчали бы слева и справа светские разговоры и как бравурно бы ни катились кадрили и экосезы, я чувствовал, что они катятся к этой финальной сцене, как к чёрной яме…

Алкин голос:

– Дуняша, граф Алексей, внимание, тридцать секунд.

В животе опять сжалось, в горле. С трудом сделал последний глоток, отдал бокал лакею.

Ну, если что, не моя вина…

– В кадре!

* * *

Колонны двинулись: начался наш с Дуняшей объезд вокруг залы.

– Хороша, видит Бог, хороша, – говорил уланский полковник, разглаживая усы.

– Какая ни будь красавица, кто же откажется выйти за Долгорукого-князя…

– Мало что князя: богатство огромное, миллионы… – слышалось вслед.

Мы приближались к синей гостиной. Я кивал проходившим гостям. На овальном столе, за которым мы завтракали и обедали, сверкал начищенный самовар.

– Никак в толк не возьму: они уже помолвлены с князем Мишелем?

– Нет, куда там: князь Иоанн Ростиславич устроил сыну должность в посольстве. Отправил в Европу. По дипломатической линии. Глядишь, одумается…

– Стало быть, услал сына. А ведь какие были друзья – князь Долгорукой с графом Кирилл-Ильичом…

– Кошка, как говорят, пробежала…

– Да-с, милостивые государи, когда на кону миллионы и государственный интерес…

Я делал непроницаемое лицо: мне были неприятны сплетни о нашей семье.

Гостиная за кормой, на очереди ломберная: тасуются и расправляются карты, рука в перстнях выкладывает на стол фишки из специальной шкатулки.

– …Племянник служит в Земельном приказе, он слышал: у Орловых заложено-перезаложено и рязанское, и подмосковное…

– Всё охота, матушка моя, да балы…

– Что ж это тогда получается? – каркает, топыря карты и не замечая меня, сидящий ко мне спиной глухой старичок: – Ме-заль-янц?

– Молчи, старый! – машет на него картами кружевная старушка: она напротив него, я прямо перед ней в своей коляске. – Старый дурень, молчи!..

Я отворачиваюсь, делаю знак лакеям, они подливают играющим газировки. Возвращаемся в бальную залу…

…И всё? Так быстро кончилась эта сложная многофигурная сцена?