В течение полутысячи лет можно было ничтоже сумняшеся рисовать ад по лекалам старика Данте и Гюстава Доре. Но современный зритель, глядя на все эти скалы, пропасти, огненные пустыни, ощущает не ужас, а тёплую ностальгию, как будто попал в луна-парк для дошкольников.
Причина – не только в расцвете компьютерных технологий. Подсознательно зритель чует фундаментальный обман.
Ведь отчего страшны пропасти и крутые острые скалы? Оттого, что можно упасть и разбиться. Чем пугает пустыня? (Или, верней, подавляет и обессиливает, как ночной останкинский коридор.) Предчувствием изнеможения, жажды. Почему вызывает тревогу огонь? Огнём можно обжечься, в нём можно сгореть… если вы обладаете человеческим телом.
А если вы уже умерли и тела у вас больше нет – что же будет изнемогать? разбиваться? Что (или даже кто) будет гореть?
Шоураннеры прошлых столетий заглушали эти сомнения, выкручивая громкость на максимум, щедро используя спецэффекты. Увы, увы, всякий ресурс со временем оскудевает. Чем жарче мы раздуваем адское пламя, чем выше громоздим скалы – тем меньше доверия вызываем и тем больше иронии: «И это всё, на что вы способны? – усмехается зритель. – Эти горки я видел в “Нэшнл Джиографик”, Альпы, кажется, или Анды, только в документальном фильме орёл красиво летал, а вы даже орла приличного не сумели пририсовать…»
Что забавно, при этом зрителя продолжает притягивать потустороннее. Наш виртуальный дозиметр по-прежнему регистрирует радиацию. Зритель хочет сильных эмоций.
Можем ли мы утолить это желание?
Здесь самое время вспомнить про производственные лимиты.
Вряд ли вам сразу доверят снимать «Пиратов Карибского моря» или «Войну и мир». Бюджет вашего первого шоу, скорее всего, будет скромным.
Второе важное ограничение – независимо от бюджета – связано с темой
Как же нам, уложившись в бюджет и в уже существующую шкалу, намагнитить зрительское внимание, включить новый регистр, выйти на сверхъестественный уровень? Все наши карты уже на столе – где нам найти новый козырь?
Коротко говоря – нигде. Его нет.
Если б я носил шляпу, то снял бы её перед Ф. М. Достоевским.
«Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? …Представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность»[11]
. (Конец цитаты.)Понимаете, в чём здесь фокус?
Автор как бы пасует, отказывается выполнять свою работу. Причём пас отдаётся читателю (в нашем случае – зрителю). Хочешь трансцендентального? Получи!
И зритель с недоумением видит серенькую бытовую картинку.
Если бы мы могли тончайшим временны́м скальпелем препарировать зрительскую реакцию, разложить её на микрофазы, на микросекунды, то вначале увидели бы ступор: позвольте, что же здесь интересного? Видал я деревенскую баньку (кухню хрущёвки, съёмочный павильон) – самое заурядное место на свете.
Но! Под этой тусклой картинкой подписано: «Вечность». Стало быть, потустороннее скрыто.
Интуитивно мы чувствуем: здесь есть логика. Выход в новое измерение должен быть где-то под боком. Где же он, этот выход, этот портал? В каком паучьем углу?
Вместо того чтобы закармливать зрителя внешними впечатлениями (пропастями, вулканами), мы сажаем его на голодный паёк. Не даём его вниманию внешнего выхода: наоборот, устремляем его вовнутрь, в туннели и коридоры собственной психики, и взрываем там адское пламя, как при делении атомного ядра! (Если что, извините, я в физике полный ноль.)
А в качестве вишенки – образцовая экономия. Построить или арендовать баньку (пустое офисное помещение, школьный класс, останкинский коридор) практически ничего не стоит. Особенно если сравнить с экспедицией в Альпы или в Сахару.
(Вообще, скромный бюджет – признак качественной сценарной работы. Если на вашем дебютном шоу случится перерасход, продюсеры долго будут от вас шарахаться. А вот если вы сможете вызвать сильные зрительские эмоции, почти ничего не потратив, – студии будут гоняться за вами с мешками денег. Как это произошло со стайкой моих любимцев – и с Содербергом, и с Тарантино, и с Тайко Вайтити.)
Есть и ещё одно важное приобретение. Оно радует и вдохновляет меня даже больше, чем экономия средств.
Приём, который я в честь Достоевского назову «Банька», даёт нам возможность дважды продать один и тот же материал: рассказать пол-истории, затем вернуться – и показать то же самое ещё раз, но уже под другим, «потусторонним» углом.
Единственное, на что придётся потратиться, – простенькая табличка или даже листок А4 (распечатанный на обычном бытовом принтере или надписанный от руки): «Вечность». Или «Загробный мир». Или «Потустороннее». Или «Тот свет». Или «Ад».