Тебя все ждут

Митенька повернулся ко мне.

– Доверьтесь мне, ваше сиятельство… Я от сердца-с… Вот вам истинный крест-с…

Митенька продвигался в моём направлении, но вплотную приблизиться не решался. Коляска перегораживала коридор, он никак не мог меня миновать.

– Всю жизнь-с… – всхлипнул Митенька, – семьи вашей усердный слуга-с… Не за страх, а за совесть-с… Подозрительность ваша меня уязвляет в самое сердце-с… Не заслужил-с…

Подхныкивая и подскуливая, он тем не менее маленькими шажками просачивался вдоль стены, выжидая момент для рывка.

– А что там, в этих бумагах, я знать не знаю-с, ведать не ведаю-с…

– Врёшь! – Я с досадой подумал, что повторяюсь. Митенька выглядел в этой сцене разнообразнее, изворотливее, а мои реплики были как брёвна. – Отдай сейчас же!

Я протянул руку, и Митенька, будто и у него, как у горничной, за многие годы выработался рефлекс послушания, ткнулся было навстречу – и тут же отпрыгнул назад: в детстве это называлось «играть в собачку».

– В эти ужасные дни-с… Не стоит вам беспокоить себя заботами-с… Отложите-с…

– Я рассужу, что нужно и что не нужно.

– Мы не должны были встретиться, это случайность, – вдруг быстро-быстро, по-достоевскому лихорадочно зашептал Митенька, глядя мне прямо в глаза своими матовыми зрачками и не забывая медленно пробираться по стеночке. – Вы меня не услышали, не увидели, пропустили-с…

Он попытался продёрнуться мимо, но я рванулся и крепко, двумя руками поймал портфель. Пластиковые мозаичины (мозайки?) были на ощупь выпуклые, разноразмерные, скользкие.

– Право, граф, – Митенька перестал свистеть, поменял интонацию на интимную, – граф, поверьте: мудрее закрыть глаза, сохранить мир в семье… Будущее Орловых в ваших руках. Всё – в ваших – руках, – раздельно повторил он, на каждом слове дёргая портфель в разные стороны.

На долю секунды мне показалось, что мы с ним «играем в правду», как в Школе-студии, оживляем пословицу-поговорку: портфель – это будущее, мы физически держим его в руках.

– Батюшка ваш, царствие ему небесное, смотрит сейчас, ему больно, что вместо скорби – мы о мирском-с…

– Как ты смеешь! – взорвался я. – Пёс!

– Да, я пёс, пусть я пёс, вай, вай, вау-у-у, – тявкнул и подвыл Митенька, от неожиданности я чуть не покатился со смеху. Когда на сцене во время спектакля один актёр пытается рассмешить другого – это называется «раскалывает» или «колет».

Чтобы не расколоться, я наиграл гнев:

– Отдай!

– Пожалуйста, хорошо. – Внезапно Митенька разжал пальцы.

Я остался с портфелем в руках, как дурак, совершенно остолбеневший. В сценарии этого не было.

– Нет, не отдам! – он схватился опять. – Я себе не прощу! Не позволю разрушить всё, что я люблю… всё, что мы с вами любим… спокойствие её сиятельства… Лучше пожертвую вашим расположением… Собой пожертвую для любимой семьи!..

Каждая реплика сопровождалась сильным движением: он тянул, выворачивал портфель у меня из рук, дёргал влево и вправо.

В тексте была коротенькая ремарка, два слова: «перетягивают портфель». Этому учат на первом курсе – пыхтеть, напрягаться, в действительности едва касаясь предмета; поднимать какую-нибудь бумажку или картонку, словно она невероятно тяжёлая. Я был уверен, что предстоит детское упражнение на пантомиму, и абсолютно не был готов бороться по-настоящему.

Хватка Митеньки оказалась железной. Я вспомнил, что Митенька – то есть, конечно, не Митенька, а Артур Грдлян – циркач. Его шея была одной толщины с головой. Плечи покатые, как у штангиста. Жилистые длиннопалые руки. Ощущение было, что я не с человеком борюсь, а и впрямь с какой-то резиновой анакондой.

Но хуже, гораздо хуже было то, что он и по-актёрски выглядел так же сильнее, разнообразнее, интереснее, больше… Мне стало страшно. А что, если он попросту не отдаст мне портфель?

– Интриган! – крикнул я. Прозвучало беспомощно.

Он наклонился навстречу мне, близко, лицом к лицу.

– А вот батюшка ваш… – шепнул грустно, – никогда себе такого не позволяли-с-с…

Вдруг показал мне глазами, почти подмигнул – я взглянул вниз и увидел, что он только изображает, будто держит портфель мёртвой хваткой: на самом деле все пальцы правой руки и три левых пальца – даже не прикасаются к скользким мозаичинам, висят в воздухе, а портфель он удерживает указательным и большим. Он давал мне понять, что я двумя руками не могу вырвать то, что он держал двумя пальчиками.

– Они мне доверяли-с…

– Подлец!! – Я рванул портфель на себя… и в то же мгновение Митенька разжал пальцы. Я по инерции всем своим весом ударился в спинку кресла – и, каким тяжёлым оно ни было, перевернул: переднее колесо взмыло в воздух, я полетел назад и хрястнулся бы со всего размаху затылком… но Митенька легко поймал меня на лету, как родитель падающего ребёнка, и мягко-мягко и нежно поставил на место.

Ах ты сволочь какая, – подумал я и даже сам изумился, какая ненависть обуяла меня. – Горло перегрызу. Раздавлю.

2

Уже вечерело, когда вернулись маменька, Ольга и все, бывшие на похоронах. Митеньки нигде не было видно.