Тебя все ждут

См. первую сцену: Герой разговаривает с искусителем. (Разумеется, действие происходит ночью: и Данте себя обнаружил в ночном лесу, и Фауст встретился с Мефистофелем после захода солнца.) Герой подписывает контракт, продаёт душу и расстаётся со своей прежней жизнью. Является провожатый в ливрее, как некий служебный бесёнок. Вслед за бесёнком герой нисходит в производственные катакомбы и недра: внизу существенно жарче, чем наверху, и труднее дышать. (Кстати, однажды на греческом острове Нисирос я в толпе туристов спустился в кратер вулкана. Было не то чтобы жарко, но душно, влажно, тепло – причём неприятно тепло, как бы от чужого немытого тела гигантских размеров, – и таки действительно пахло серой.)

В первом томе я мимоходом сравнил пучки электрических проводов с пучками нервов; вентиляционную шахту – с трахеей; отростки и закоулки транспортного коридора – тоже с некими анатомическими полостями. Таким образом я намекнул: а что, если герой заключён не в декорацию, а в рамки своего тела? Вы, наверное, слышали версию: знаменитый туннель, в котором оказываются после клинической смерти, – не что иное как собственный позвоночник умершего, а выход в конце туннеля – свод черепа, то место, где у новорожденных располагается родничок…

Спустившись в свою персональную преисподнюю, герой попадает в съёмочный павильон и продолжает выполнять ту же работу, что и в земной жизни. Он умер, но сам не знает об этом: если такая догадка порой и брезжит, он относится к этой мысли как к интеллектуальной игре.

Если мы – тоже как бы играючи – допустим существование параллельной (или, скорее, перпендикулярной) вселенной, нам будет легко согласиться с тем, что время «у нас» и «у них», «здесь» и «там» – может идти в разном темпе. Может быть, вы обращали внимание, что даже в нашей вселенной, во сне, за секунды до пробуждения происходит столько событий, что в «реальности» их хватило бы на недели и месяцы… Вдруг съёмочный павильон в письмах А. – это мираж, промелькнувший в первые миллисекунды загробного опыта?

При этом мы знаем: сознание человека не хаотично. Вся получаемая информация распределяется наподобие железной стружки в магнитных полях: есть «верх» – и «низ», «равновесие» и «дисбаланс», «неподвижность» – «динамика», «отталкивание» – «притяжение»… Любой новый опыт сразу же утверждается в своей ячейке; можно сказать, получает определённую роль.

Мы знаем из воспоминаний героя, что в «реальной жизни» он недобрал отцовской любви. Значит, в его «душе» живёт стремление восхищаться кем-либо старшим – и в то же время бороться с этим старшим, соперничать… В сценарии А. (не во внешнем сценарии сериала, а в его собственном, внутреннем) очень важна роль отца – неудивительно, что на эту роль сразу находится исполнитель. (И, кстати, логично, что персонаж Жукова умирает: отец – умирает, это подтверждено опытом А. в т. наз. «реальности».)

Также мы узнаём, что семейная жизнь героя несовершенна, присутствуют неизрасходованные желания: покорять, догонять, подчиняться и подчинять, наслаждаться игрой в кошки-мышки, страдать. У настоящего А. не было сиблингов, братьев или сестёр, в его внутренней картотеке нет раздела «Сестра». Поэтому Ольга, будучи номинально сестрой, перескакивает в ячейку «Объект желания».

Спрятанный в недрах Останкино павильон, замкнутый и в то же время обширный, похож на сознание А. – или, если кому угодно, на его «душу», спрятанную в недрах тела… А может быть, павильон – это просто-напросто черепная коробка?

На первый взгляд, сюжетная ситуация, предложенная в первом томе (актёр попадает на съёмки костюмного сериала, причём съёмки идут круглосуточно и т. д.), – эта модель могла показаться крайне надуманной, «умышленной», по выражению того же Фёдор Михалыча.

Но стоит нам допустить (а большинство наших зрителей склонны к этому допущению), что каждому человеку в какой-то момент предстоит испытать:

– ощущение изоляции;

– невозможность вернуться назад, в прежнюю жизнь;

– крайнюю неуверенность, зыбкость и беззащитность под взглядами тысяч зрителей (таких же, как он, голых дантовских «душ»), и получится, что опыт А. невероятно важен для каждого зрителя – жизненно… а точнее, смертельно важен, во всех мельчайших деталях…

* * *

Ну что? Разве мы не молодцы?

Как и было обещано, мы извлекли «добавленную стоимость» практически из ничего. Подстегнули зрительское внимание, не насыпав ни грамма свежего корма.

Герои всё те же. События те же, павильон тот же. А зритель взбодрился.

Можем двигаться дальше.

1

Наутро после смерти старого графа всё меня веселило – начиная с того, как крепко, смачно легла в ладонь фарфоровая бело-синяя ручка, как загремел колокольчиковый язычок: я проснулся гораздо раньше обычного и нарочно сильнее расколошматил, растормошил тишину. Пришла заспанная Дуняша. Все мне казались вялыми, квёлыми.

Внутри всё прыгало. Невыносимо было усиживать в кресле, хотелось скакать!