Television Romance

– Я решил послушать что-то из репертуара той группы, ну, после вашего выступления, – объяснил он. – Подумал, что тебе понравится, если я включу её. Это твоя любимая группа? – Кёнсун еле заметно кивнул. – Я так и понял. Ты, видимо, очень ими вдохновляешься. Вы с солисткой немного похожи. Мне понравилась музыка, клипы крутые, немного не мой стиль, но…

Он продолжал говорить, и его речь была тёплой, как парное молоко, и заглушала собой грохот грома снаружи, так что Кёнсун не хотел, чтобы он останавливался. Его лицо постоянно показывало разные эмоции, а голос скакал по тональностям, то становясь тихим и низким, то вдруг взлетая почти до фальцета; брови заламывались и расправлялись, глаза, устремлённые вперёд, блестели и смеялись. Он постоянно улыбался. Кёнсун не знал, можно ли вообще так много улыбаться, наверное, брюнет думал, у него здорово болели щеки.

«Со мной что-то не так, но всё в порядке».

В сером дневном свете его потемневшие от влаги волосы приняли приятный тёплый персиковый оттенок; немного взлохмаченные мокрые брови обрамляли большие тёмно-карие глаза, искрящиеся каким-то задором; вырез белой футболки выставлял на показ капли дождя на острых ключицах, тонкая мокрая ткань просвечивала смуглую кожу сильного подтянутого тела. Кёнсун мог поклясться, что, если бы продолжил глазеть, то увидел бы тёмные пятна сосков под ней.

«Они сказали, это всё в моей голове».

Кёнсун почувствовал, что щёки заливаются румянцем, и отвернулся. Ханыль продолжал болтать, не замечая его стеснение. Чхве смотрел на размытые силуэты пролетавших мимо зданий, всматриваясь в прячущихся под небольшими козырьками людей. Музыка, песня, такая хорошая песня, заполняла салон и заставляла его чувствовать себя героем какого-то подросткового фильма.

«Я не очень хорошо себя чувствую, чувствую себя непонятой».

Там был такой отличный гитарный проигрыш, который Кёнсун заставлял выучить Минджуна, потому что он исполнялся басистом.

«Я бы заплакала, если бы могла».

Чхве прикрыл глаза, и в его голове снова начался бессмысленный, но такой тяжёлый мыслительный процесс на тему того, кто же, чёрт возьми, Кван Ханыль такой. Кёнсун мог бы думать о чём-то более важном, но, сидя в этом небольшом салоне, слушая, как отличная песня из Кёнсуновых аудиозаписей, возможно, впервые благословляет эту тачку, Кёнсун не мог думать о чём-то – о ком-то – другом.

«Я разгоняюсь, чтобы почувствовать что-то. Я просто так разрушаю свою жизнь».

Сглотнув тяжко слюну, Кёнсун крепко сжимал ремень безопасности, потому что Ханыль и вправду гнал по полупустой дороге, и в разные стороны из-под их колёс вылетали шквалы грязной воды из затопивших город луж; он гнал так быстро, что у Кёнсуна сердце ушло в пятки, или, может, ему так казалось. Брюнет напрягся всем телом. Его взгляд то и дело возвращался к парню, потому что, думая о его сущности, Кёнсун всё время пытался выискать подсказки в спокойном выражении его лица. Ханыль выглядел таким расслабленным за рулём, поставив локоть левой руки на подоконник, потому что машина у него была леворульная; он поглаживал свой гладкий подбородок, всматриваясь в тёмно-серую залитую дождём улицу; не прекращавшие работать дворники пытались спасти их от аварии.

«Я влюбляюсь во всё подряд».

Под медовой кожей его рук перекатывались мышцы, предплечья были увиты синеватыми венами. Под подсохшей футболкой всё ещё виднелся рельефный торс, и Кёнсун думал, что никогда прежде не видел кого-то чужого практически голым так близко; его крепкая грудь двигалась в спокойном дыхании, длинные пальцы стучали по оплётке руля в такт песне, сквозь широкие дырки на голубых джинсах виднелась гладкая карамельная кожа.

«Я не знаю, что я делаю».

Кёнсун клялся, что мог бы заработать себе сердечный приступ, продолжая так откровенно пялиться на Ханыля. Это было неправильно, Кёнсун знал, что так делать нельзя, и ему пришлось приложить просто титанические усилия для того, чтобы, наконец, оторваться от разглядываний. Кёнсун не смог найти ничего для того, чтобы ответить на свой главный вопрос. Кровь стучала в висках, в груди образовался вакуум и было тяжело дышать; руки дрожали от бушующего урагана эмоций, чертовски незнакомых эмоций. Кёнсун подумал, что, наверное, совесть пытается вразумить его. Поэтому Кёнсун отвернулся снова.