Тело черное, белое, красное

И чем больше она говорила – о Ники, об отце, о Леночке и о многих других знакомых ей людях, чьи жизни были переломаны, перекорежены, а то и вовсе вычеркнуты безжалостной волей многоголового и многоименного чудовища, изрыгнушего из себя революцию, террор, гражданскую войну, концентрационные лагеря, разруху, голод, эмиграцию и все другие несчастья, которые одни люди могут принести другим, – тем с большей ясностью понимала, что ей нужно было не только выплеснуть собственную боль и увидеть в глазах Порфирия сострадание и понимание, не просто выговориться и, тем самым, избавиться от груза воспоминаний, а проговорить свою жизнь, чтобы самой окончательно увериться в справедливости своей ненависти и жажды мести. Заканчивая рассказ, Ирина вдруг ясно поняла – в конце истории, предназначенной для Порфирия, она поставит точку, оставляя многоточие для себя…

В комнате воцарилась тишина. Свечи догорали, слегка потрескивая и жалуясь на короткую жизнь. Порфирий молча сидел напротив, и только его глаза, в которых, как в бездонном омуте, утонули ее слова и слезы, казалось, стали темнее.

– Тебе, что я могу сказать…– голос Порфирия звучал строго. – Чужую голову, конечно, не приставишь, однако ж, о стране ты не беспокойся, она – не ребенок малый, которого обидели, а ты – не мамка его, чтоб с обидчиков штаны спускать, да – крапивой… Ты, милая, о себе, о душе своей думай! – Он помолчал, перебирая четки и скорбно поглядывая на Ирину.

– Что горя без меры хлебнула – вижу, – наконец проговорил он. – Что ненависть лютую в сердце несешь – тоже вижу. Зачем, говоришь, приехала? – спросил так, будто уже знал ответ.

Ирина отвела взгляд. Нет. Она не скажет, зачем приехала. Не скажет, что она теперь – свидетель, судья и палач в одном лице. И ее решение не дано поменять никому. Не затем она взращивала и вынашивала все эти годы ненависть в душе, не затем жила с надеждой отомстить, вернув этим нелюдям зло, исковеркавшее ее жизнь. Она подняла потемневшие, полные решимости глаза на Порфирия. "Зачем вообще этот человек пришел в мою жизнь? – неожиданно спросила себя. – Зачем было нужно знакомство с ним?" Ответ пришел в голову, словно давно ожидал этого вопроса. "Наверное, Порфирий был моим зеркалом. Да, пожалуй, так. Именно зеркалом, но не тем, которое дает возможность просто увидеть свое отражение, посмотрев на себя со стороны, а тем, которое поднесли к моим глазам и сказали – смотри… в себя". И она смотрела, получая знания о себе самой, о своих недостатках и, как оказалось, достоинствах тоже. Однако сегодня это зеркало, поднесенное к застигнутой врасплох душе, ужаснуло ее, и Ирина не хотела больше в него глядеть, осознав, что не хочет менять, исправлять и даже ретушировать нынешнее отражение собственного "я".

– По делу. По делу я приехала, Порфирий, – глухо произнесла она.

– Так уж важно твое дело? Никто другой за тебя его сделать не может?

– Никто. Только я. – Поднявшись с места, Ирина почувствовала необычайную легкость, будто только что сбросила с себя тяжкое бремя, мешавшее жить все эти годы. – Пора мне.

Приблизившись к выходу из потайной комнаты, они остановились перед дверью.

– Скажи что-нибудь. – Повернувшись к Порфирию лицом, растерянно улыбнулась. – На прощание.

Порфирий шагнул к ней, оказавшись так близко, что она смогла разглядеть разноцветные лучики, пронизывающие радужную оболочку его глаз.

– Милая ты моя… – Стрелки ходиков на стене будто замерли, прислушиваясь к его словам. – Кажется мне, ты более хочешь чего-то не услышать от меня, нежели услышать… Что мне тебе сказать?.. Живи! – негромко продолжил Порфирий. – Будь свободна и в своей правоте, и в своих ошибках, но всегда помни, что перед нами – вечность, как вечность и позади нас, и теперешнее наше существование – лишь миг в этой вечности. – Он помолчал. – Помни – ничто не умирает. Освободи бьющуюся в оковах тела душу, сущность которой тождественна с великой душой вселенной. Коли сможешь – жизнь ты жила не даром. И вот еще что… – Он помолчал, словно борясь с последними сомнениями, и протянул ей уже знакомый перстень в виде книги. – Держи. Теперь он твой. Тебе самой решать – читать эту книгу или нет. – Порфирий порывисто обнял ее. – Ну, ступай, ступай, милая, – решительно отстранил ее от себя. – Я провожу.

Уже стоя в проеме двери, перед лестницей, ведущей в подъезд, он печально проговорил:

– Знаю, не свидимся мы больше… – помолчав, добавил, -…в этой жизни. Уезжать мне отсюда время пришло. Тебя только и ждал.

…Ирина вышла на улицу. Солнце клонилось к закату, заливая небо клюквенным морсом…

* * *

На том конце провода трубку сняли почти сразу. Секретарь товарища Мальцева долго не могла уяснить, зачем ее очень занятой начальник понадобился корреспондентке американской газеты с длинным и непонятным названием "Нью Йорк Морнинг Джорнал", ссылавшейся на личное поручение какого-то Уильяма Херста, но в конце концов соединила с Петром Петровичем, строго предупредив, что через десять минут тот должен будет уехать в Совнарком на важное вечернее совещание.