Тельце

Однако сам Электрозавод навсегда остался в моем сердце. Фасад не переставал внушать впечатление неприступного замка. Мы закрылись редким светом работавших мастерских. Внутри оставались только призраки и шум машин, может, пара-тройка бессонных плюс невидимая охрана. Я предложил жене выйти к реке, но она настояла пройтись вдоль крепости. На то она и любовь, что переносит горе своей половины вдвойне сильнее. С меня печаль сошла, грусти вовсе не было. Я быстро свыкся с мыслью, что денег стало больше (они уходили на сигарету – курить стал больше), как и свободного времени. Жена только беспокоилась, смогу ли я пережить распад группы, ведь, по сути, это всегда оставалось моей единственной отдушиной. Гитара быстро продалась, вместе с ней и педали эффектов. Остался только диктофон. Деньги в меньшей части ушли в наш семейный бюджет. Другая часть ушла ко мне в карман и ей на подарок в конверте. Я знаю, что так не делается, но мы были давно не маленькими. Она хотела меня переубедить, но я оставался непреклонным. Это была нечестная музыка, она была не моя. В теории, не знаю, когда-то это был я, но с тех пор в ней не слышно вопроса, там не дается ответ. Совсем. Эта музыка повторяла чужую, она оставалась тем, что нас вдохновляло, мы повторяли и делали подделки, низкопробные и массовые, прямо как ткачи в подвалах.

– Игорь, смотри, – жена развернулась и опустилась к земле; в руках у не появилась кошка. – Он за нами так долго бежал. Мурлычет. Видимо местный.

– Давай я посмотрю, – я пропустил руки к ошейнику и попытался открыть капсулу, но кот начал шипеть и вырываться из ее рук. – Ах же ты, уебок.

– Он тебя не оценил, – засмеялась жена.

– Он меня недооценил, – сказал я и одной рукой зажал коту лапы, а другой сорвал ошейник.

– Игорь, блин, ему же больно.

Внутри капсулы была маленькая записка с адресом.

– Это здесь внутри, пойдем.

Мы дошли до следующей проходной и постучали в дверь. Никто не ответил. Я бил сильнее и чаще. За дверями послышался сонный женский голос.

– Что вам надо?

– Доброй ночи, мы тут кошку нашли. У нее в ошейнике этот адрес, скорее всего, ваших арендаторов. Фотостудия, если быть точным. Можно вы ее у вас оставим?

– Я ничего не знаю, – отмахнулась женщина. – Мы на ночь закрыты.

– Да, вы поймите, это кошка, она на улице замерзнет до смерти в такую погоду.

– Мне все равно.

Мне было тоже. Я отпустил ее и подтолкнул в сторону железных ворот, она смогла бы пролезть под ними. Кошка все равно пошла за нами, оставляя неглубокие следы на снегу. Жена решила взять ее к нам домой. Она помыла ее, осмотрела. Я сходил за кормом. С моих рук есть кошка отказывалась. До глубокой ночи жена игралась с ней, и стоило мне подойти, как начинался визг и шипение. Ночь я провел в одиночестве на диване, листая новостную ленту своих так называемых друзей. Лиза лишилась работы и уехала за границу. Расписала свои офигенные истории о том, как в трусах перевозила на автобусе траву и по приезде взрывала косяки на вокзалах. Такая европейская жизнь ей больше подходит. Без видимой тоски, без того обмана, на котором живет Россия. Лгут все, только по-разному. Мы же, русские, обманываем себя своим величием, мы восхищаемся теми недостатками, в которых живем, ибо из них вырастают самые вкусные плоды. Вот держишь ты, держишь плод, а он бам, силы берет в себе, уничтожает тебя и растет к солнцу. Так высоко, как никто и не мечтал. А потом, прикасаясь к его лучам, плод думает – а может, меня специально принижали, чтобы я стал великим? В комфорте стал бы я беспокоиться? Хрен там, жил бы на пестицидах, добавках и стволовых клетках и усилий не знал. Европа же живет в роскоши и комфорте, убеждает себя, что большего для жизни и не надо, пока их души исчезают или сходят с ума. Смешно, как постсоветская страна исчезает, превращается в идею вместе с обнищавшим населением пока там, за рубежом, люди становятся вещами. Не удивлюсь вскоре увидеть там не города, а мебельные магазины. Я всегда любил Европу, но на секунду во мне заблистала неподменная любовь к России. Я настоящий, они нет. Они свою настоященность, какое сложное и дебильное слово, воспринимают по-другому. Мы бы назвали это ложью. Жена же всегда тяжело переживала свое существование здесь. Очень тяжело.