Тельце

– Ты меня-то видел? И тема грустная, что ты выеживаешься? Все мы люди. Алкоголь – великая вещь. Катализатор общения, сыворотка правды, трупный яд – все подряд и за гроши. Думаю, он никому не нравится. Он необходимая часть общения. Одним, кто этого не любит, он помогает вытерпеть этих омерзительных людей. Другим, работающих языком, дает простор, расслабляет связки. Я не вижу, чтобы ты не пил, хе-хе.

– За компанию. Для общения, это вы правильно подметили. Как в итоге прошло все?

– Хотелось сказать «прошло и слава богу», но… – Сергей отставил стакан и закрыл лицо руками. – О господи. Так смешно, ей-богу. Не первый год работаю, а каждый косяк свой отпустить не могу, ношу с собой. И выводы делаю, и мнение меняю, а продолжаю его в себе нести, как шелуху, окурки, кожуру. Лишний вес. Заходим в зал, а там первым делом стол с алкоголем. Первое слово, каждый гость благодарит за приглашение, дает наставления. Все пьют, потом еще говорят, потом еще, и только после этого все расходятся по залу смотреть работы. Несмотря на то, что искусство как область деятельности распространяется все дальше, специалисты жестче не становятся. То есть, представь, каждый может сегодня попробовать заниматься рисованием, музыкой, фотографией. Входной порог упал ниже некуда. Где фильтр? Где люди, которые должны в один прекрасный момент ударить бездарного неуча по голове, пресечь его графоманию и пустословство?

– А почему это кто-то должен решать?

– Потому что сегодня, когда каждый второй занимается делом святым не от мира сего и видит в себе такое же божество, которому и прислуживает; что он лучше остальных потому, что он подчиняется. Таким темпом мы окажемся в мире Богов, спустим небо на землю и – поверь мне – уничтожим, засрем и будем называть это искусством. В этом и проблема современного искусства. Что оно больше не искусство, а рутина. Ты же, говоришь, литератор. Вспомни тех людей, кто напивается быстро и начинает тебе написывать, метафоры на метафоры вставлять, эпитеты вездесущие? Видеть вот в этом стакане, – Сергей прислонил к лицу рюмку, – видит олицетворение схождения времени и…

– Муть все это и чушь, – оборвал Коля. – Графоманы.

– Вот, а с другой стороны…

– С другой любое творение – это работа над собой. Пару лет – возомнили себя художниками и забили. Окей! И хорошо! Если им помогло решить свои личностные проблемы, то что в этом ужасного?

– Потому что искусство, блять, не панацея, оно еще и катализатор! – закричал Сергей; посетители вздрогнули и обернулись. – Потому что человек поимел и бросил! Потому что наследил и свалил! Потому что искусство – это не средство, это верховное дело. Это рождение! Мать и отец.

– Все, хватит! – Коля закрыл Сергею рот и злобно проговорил. – Что было дальше?

– Я рад, что тебе стало интересно! – улыбнулся Сергей. – Осмотрели работы, пожалели, не стали ничего оскорблять, просто на имена не смотрели. Подходим к Жене и… Женя сделал хорошую работу, качественную. Он сделал ручкой объемное животное, не помню только, какое. Оно лежало на спине, задрав лапы закоченевшие, со вскрытым брюхом, и внутри брюха был город. Сталинские высотки, шоссе, общественный транспорт, метро. Очень круто, у меня даже дыхание перехватило. И мысль отличная. Но Виктор Изософич с гостями-друзьями, видимо, не вынес этого оскорбления.

– Почему это оскорбление? – недоумевал Кирилл.

– Я до конца не понял. Точнее понял, но говорить не буду. Наверное, типа, художник – зверь, который сожрал жизнь материальную, сдох, и теперь разложение, гной травит живых. А разложение – его творчество. Как же сильно их задела его работа, ты бы знал. Они буквально рассвирепели, кулаки сжали, голос подняли и стали крыть его критикой. Такой черствой, надуманной, чисто на эмоциях. Он стоит, в глаза им смотреть не может, руки в карманы. Как будто пьяный отец сына отчитывает, но не ради того, чтобы, ну, семейное наставление, а именно ради крика. И сделано плохо, и идея скупа, и не вливается в выставку – при чем здесь это, не ясно – и еще что-то. А я смотрю и вижу, как у Жени слезы собираются, на краю держатся. Он на меня смотрит, и я не знаю, что делать. Казалось, что все в мою сторону смотрят и ждут слов. Слов спасения. Как должен был поступить наставник? А друг? А враг? Впал в панику. Стою и со стороны вижу, как неловко рот открывается, улыбку строит, взгляд возбужденный, пытается серьезным показаться. Ничего лучше, чем промолчать и отвернуться, я придумать не смог. Женя прошмыгал носом, взял свою работу и ушел. Хотел за ним побежать, но обязанности заставили остаться.

– Ты скотина, Сережа, – холодно сказал Коля.

– Да я знаю. Пойдем покурим?

– Да, покурим, и я пойду.

– А я останусь. Выпью еще, не могу себе этого простить. Я так много мог потерять там, знаешь? Работу, имя и…

– Ты человеку жизнь загубил?

– Загубил? – Сергей поднес ко рту зажигалку. – Ох, наоборот! Я породил гения. Вот ты видел объекты, ты слышал посетителей, чувствовал реакцию. Разве это было бы возможно без моего вмешательства?

– Предательства.