Теменная кость

- Да, - ответила она. - Обычно люди его положения знают гораздо больше, чем мы можем им рассказать. Неважно, старик это, взрослый человек или ребёнок. Когда мы облегчили его состояние, он подробно расспросил меня. Мы не можем ограничивать своих пациентов в праве знать о себе и о своей болезни всё.

- Он не получает лечение?

- Здесь мы облегчаем состояние наших пациентов. Если бы он обратился за помощью хотя бы полгода назад, возможно, что тогда можно было бы говорить о методах и прогнозах. Но в вашей организации, как я понимаю, такие решения принимаются далеко не в первую очередь. Всё безнадёжно упущено.

Это было сказано с нескрываемым упрёком. Максим даже не решился ответить, что был назначен на дело лишь пару дней назад. Для Васильевой он был лишь представителем той самой бездушной организации, которую мало интересуют судьбы людей, а лишь раскрываемость преступлений. Возражать было нечем, а оправдываться глупо.

- Валентина Андреевна, я могу встретиться с ним?

- А я могу этому препятствовать? - в свою очередь спросила доктор.

- В нашей работе мнения врачей часто является определяющими, - начал было Максим, но поспешно умолк, когда заметил, как смотрит на него Васильева. Во отражении взгляда мудрого и опытного человека он увидел себя не иначе, как законченным глупцом. - Простите...

- У Василия Андреевича очень мало посетителей. За эти дни к нему лишь раз приходила мама. Она в больнице с внуком и у неё нет возможности. Мальчик тяжело болен, но, кажется, идёт на поправку. Василий Андреевич очень общительный человек и будет рад любому визиту.

- Я новый следователь по делу, - напомнил Максим.

- Ничего, - сдержанно улыбнулась доктор. - Входите смело и делайте свою работу. Это те жизненные дела, которые следует завершить. Он об этом знает - будьте спокойны и уверены. Если что - я буду рядом, и вы сможете меня позвать.

Ещё раз кивком спросив о решении и получив утвердительный ответ, Васильева открыла дверь в палату.

Тюрьма изменяет человека в корне. Попал ли он в неё случайно или по причине совершенных проступка или преступления, но она всё равно спешит оставить на его естестве отчётливый след, как оставляют раны шрамы на живом теле. Столкновение с машиной правосудия, с несправедливостью и унижениями настолько сокрушительны для людской воли и духа, что этот удар очень скоро находит своё отображение и во внешности человека, а не только в его характере и мировоззрении.

Изучая материалы, Максим заочно познакомился со всеми известными фигурантами дела по данным им характеристикам и фотографиям. По своему же опыту общения с задержанными он знал, что после недели-двух нахождения в неволе и то, и другое уже нисколько не соответствует действительности. Эти изменения поначалу едва заметны, но за очень короткий период времени они оставляют от человека лишь его плохую копию - копию человека прежнего, свободного и во многом независимого. Но всё-таки Пучкина он не узнал. На фотокарточке в уголовном деле был запечатлён молодой человек, с сухим, худыми болезненным лицом, бледной кожей и отражением надежды в огромных испуганных, буквально распахнутых глазах. В анкетных данных указывалось, что подозреваемому не так давно исполнилось двадцать пять лет.

В двухместной палате, на койке, изголовьем упирающейся в широкое окно, сидел, держась за живот, истощённый старик. Худоба его была настолько кричащей и выпирающей, что создавалось впечатление, что спортивный костюм, в который он был одет вместо больничной пижамы, свободно висел на какой-то угловатой конструкции из сучковатых палок и гнутой арматуры. И из этой всей нелепой конструкции, выпирал такой огромный живот, что можно было ожидать скорого момента, когда он отвалится от того, что почти уже ничем не напоминало человеческое тело. Седые, очень редкие волосы были прилежно придавлены, прилизаны к гладкой, блестящей коже черепа смертельно больного человека.

Пучкин смотрел в окно и что-то пил мелкими частыми глотками из истрескавшейся эмалированной кружки, держа её большой костистой рукой. Другой рукой он бережно придерживал свой огромный выпирающий живот. Толстые вены рук узлами оплетали отчётливо заметные под тонкой кожей кости и жилы, и были больше похожи на ветви лиан, паразитирующих на изнемогающем, умирающем древе, чем на органы живого организма.

Не менее сильно поражала зрителя кожа старика. Иссечённая длинными, тёмными морщинами, коричневая она, словно кора, покрывала тело старца. По какой-то необъяснимой причине ногти на руках этого почти человека были белыми, и нелепо выделялись на этой общей угловатой конструкции, словно пятна фосфоресцирующей краски.

Когда он обернулся к вошедшим, его по-прежнему распахнутые, но уже глубоко ввалившиеся в огромные глазницы, глаза, казалось, больше реагировали на звук, чем на движение или предметы. Так смотрят слепые люди. И в этом взгляде при всём старании уже невозможно было прочитать никакой надежды. Лишь пустую отрешённость и безразличие.