- Хорошо, - сказал Чепурной, доставая из истёртой долгими годами службы папки бланк протокола. - Так и запишем: загорелось от лампадки. Видать, старая масла или перелила, или криво после подвесила - так и загорелось. Тело где? Сильно обгорела?
- Не, - провёл пальцами по усам пожарный и указал на соседний дверной проём. - Огонь не добрался до неё. Угорела раньше. Глядеть нечего. Уснула старуха и не проснулась.
Её дом стоял на окраине, самым последним на улице, примыкая к опушке тёмного леса. Высоченные и пушистые сосны нависали плотными кронами над островерхой крышей деревянного двухэтажного дома. Своей необычно архитектурой он выделялся из общего ряда сельских строений, больше каменных или мазаных. По фасаду мансардового типа крыша была оборудована просторным балконом, а часть первого этажа занимал гараж с аккуратно выложенной камнем колеёй короткой подъездной аллейки. Не смотря на то, что подворье было, как и все сельские дворы, большим, никакого приусадебного хозяйства, если не считать нескольких фруктовых деревьев и аккуратно стриженного травяного газона вокруг дома, здесь не было. Эмма Гольц, как знали все односельчане, хозяйством не занималась, но не бедствовала. Не смотря на то, что близкий лес укрывал тенью всё подворье, деревья этого двора цвели буйным цветом, зацветая как всегда первыми, словно весна в селе начиналась именно с этого двора.
Войдя во двор, участковый пошёл по ровненькой и чисто выметенной каменной тропинке прямо к аккуратному простому крыльцу, подле которого ровной стенкой была сложена высокая поленница. В доме у Эммы, против сельского обыкновения центральной Украины, печи не было. Вместо неё, в просторной гостевой горнице, как знал капитан Чепурной, был сложен камин, которым хозяйка пользовалась часто и с удовольствием, предпочитая тепло открытого огня водяному отоплению от газового котла или разогретого камня печи. Мало какой дом района мог похвалиться канализацией, ванной комнатой и водопроводом, но у Эммы это имелось. В селе она обосновалась где-то лет пятнадцать назад, купив участок. По документам она приехала после того, как овдовела, откуда-то из Крыма. За какой-то год она снесла все старые постройки приобретённой собственности, построив своё, превратив свою землю если не в курортный уголок, так в дорогой и красивый дачный участок, раздражая многих односельчан нетруженным благополучием.
Стоя возле крыльца можно было заглянуть за тыльную часть дома, где под белым цветом короткостволых и толстых яблонь, на молодой траве газона, ухоженности которого могли бы позавидовать райкомовские садовники, были расставлены разложенные шезлонги, стояли стол и мангал, от которого сейчас доносился остывающий аромат жареного шашлыка. Хозяйка любила доброту личной устроенности, комфорт, не стесняясь отдыхать в саду с бокалом коктейля в одном купальнике. Нередко, когда количество выпитых бокалов опрокидывалось далеко за норму, хозяйка могла лечь в шезлонг вообще без одежды, нисколько не стесняясь сторонних взглядов, за что злословые сельские бабы прозвали её Голой, ругая и поколачивая своих мужиков, которые под различными предлогами находили необходимость пройтись с работы именно мимо этого двора.
От баб доставалось и участковому. Они требовали, чтобы он воздействовал своей властью на бесстыдницу. Он не единожды приходил, увещевал, просил, объясняя моральные принципы местных жителей, но встречал лишь беззаботный смех Гольц, не имея права на большее - это была её территория и на ней она могла вести себя как угодно на собственное усмотрение. Закон, как ни крути, стоял на её стороне, а стало быть - и на стороне капитана Чепурного. После таких визитов сельские бабы, Голой соседки соседи, начинали надоедать ему ещё больше, жалуясь, что уже вынуждены не выпускать даже детей из дому, а мужиков чуть ли не за руку водить на работы правильной дорогой. Дразня баб, Эмма Гольц устраивала себе воздушные ванны на балконе второго этажа своего дома, откуда обозревать её прекрасно сохранившееся и ухоженное тело могла почти вся подлесная улица. Соседки кудахтали, ворчали, кидались злобной бабьей руганью, обещая пустить под огонь дом развратницы, но дальше угроз идти не решались, опасаясь проблем, в которых не могли разобраться даже церковники, не то что милиция.