К рассвету дождь только усилился. Тяжёлые дождевые струи разогнали вязкий ленивый туман, почти неделю неподвижным серым покрывалом лежавший на долине в межгорье. Дождевая вода многоголосым журчанием стекала с крыши, монотонно шумела в обвисших лапах застывшего и промокшего елового леса, окружающего, словно крепостными стенами, одиноко стоявшую усадьбу Фандера. Справивши необходимые дела по хозяйству, Иван под дождём набил мотыгой канавки по двору, давая сток лужам, которые от затяжного ненастья застоялись, стали зеленеть и неприятно пахнуть.
Пытаясь заглушить острое предчувствие беды, которое к этому дню стало совершенно невыносимым и разъедало душу липким и холодным страхом, Фандер занимал себя любой работой, которую мог найти во время непогоды. Тени больше не появлялись. Взятые в неволю души служили верно, но не упускали случая отыграться за принуждение на своём хозяине. Он мог призвать их насильно, заставить дать больше информации о грозящей беде, но проявление этой силы показало бы им, что их могущественный повелитель на самом деле слаб. Фандер не мог себе этого позволить. Смертные души должны трепетать перед его чарами, а не он перед ними, призывая без надобности. Нужно было уметь правильно понимать и пользоваться тем немногим, что они давали ему с первого раза.
Несколько раз за бессонную ночь он порывался уйти на дальнюю заимку, где смог бы переждать опасность подальше от всех бед мира, но уверенность в своих силах и простое человеческое любопытство останавливали его. И сон, и тени в нём говорили ему, что придут очень сильные и могущественные люди, и их приведёт страх, который гораздо сильнее его собственного. Это воспринималось хоть каким-то преимуществом. Оставалось уповать на собственные выдержку и мудрость, которые могли решить исход скорой и опасной встречи в лучшую сторону.
На всякий случай Фандер собрал и припрятал в тайниках, в близком и тёмном ельнике, все ценные вещи. Вполне могло оказаться так, что после этой встречи он надолго покинет свой обжитой одинокий мир, а когда появится возможность вернуться, он сможет восстановить своё нехитрое хозяйство на прежнем месте. Также, на всякий случай, собрал необходимые вещи в дорогу, сложив их в видавший виды вещмешок, который поставил в сенях перед дверьми, чтобы успеть прихватить, когда на сборы не останется времени.
Сначала раздалось далёкое, едва различимый из-за дождя рокот, а вскоре он разделился на отчётливое рычание нескольких тяжёлых машин, на лязг гусениц, их тарахтение и протяжный скрежет металла о камни дороги.
В широкий двор с бесцеремонной скоростью въехал мотоцикл с коляской. Выбрасывая колёсами воду из свежих канавок, он лихо проехал кругом по подворью и остановился в стороне от ворот. Мотоциклисты, блестя мокрыми плащ-накидками, медленно, словно нехотя, слезли со своего железного коня и стали приседать, разминая застывшие от долгого пути ноги и спины. Тот, что прежде сидел в коляске, обошёл машину вокруг, что-то сказал водителю, и опёршись задом о лаги ограждения, стянул по очереди сапоги, выливая из них воду, и демонстрируя белую, бледную кожу ног, которая проглядывала в дыры изношенных носок. Двигаясь, солдаты распахивали полы своих накидок, и можно было разглядеть пятнистую униформу, блестящий металл коротких автоматов, ремни амуниции, туго стягивающие кряжистые и сильные тела. Каски были затянуты матерчатой тканью.
Приехавшие солдаты не спешили осматриваться, а остались возле работающего мотоцикла, время от времени выглядывая за ворота, поджидая, как видно, остальных. Скрежет и лязг тем временем нарастали. Сначала мимо двора, в тупичок, к небольшому оврагу у внешней стороны двора проворно и легко проскочил ещё один мотоцикл с коляской, с установленным на ней длинным пулемётом. Туда же, разжёвывая, разминая разогретыми, парующими гусеницами дорожный камень, проползло длинное тело бронетранспортёра. Тяжёлая машина со стоном уставшего металла остановилась и с высоких бортов, распахивая накидки, посыпались горохом солдаты, которые с короткими, лающими командами и подбадривающими криками, разбежались по двору, заглядывая во все углы и закоулки.
Фандер отошёл от окна хаты, из которого наблюдал за прибывшими людьми, подбросил несколько поленьев в печь, и сел к столу, сложив перед собой руки. Кто-то тяжело извне ударил в двери хаты, потоптался в сенях, что-то перевернул, пнул, выругался на немецком языке, затем дважды ударил чем-то тяжёлым - ногой или прикладом - в двери горницы, а когда сообразил, что они открываются в другую сторону, потянул на себя и вошёл в светлицу, с глупым и растерянным выражением на смуглом, обветренном лице. С вошедшего, с его прорезиненной накидки ручьями стекала на чистый пол дождевая вода.
Заметив хозяина, солдат прикрыл за собой дверь и неуверенно, с прежней растерянностью в глазах пролепетал:
- Entschuldigen mich, bitte...
А потом, словно опомнившись, выткнул из-под накидки короткий автоматный ствол на сидящего за столом человека.