Темная башня

– Иными словами, сэр, – обернулся ко мне Скудамур, – в любой конкретный момент запасных частиц во вселенной взять неоткуда. Это все равно что попытаться вернуться в колледж после выпуска: все комнаты заняты, как в ваше время, но совсем другими людьми.

– То есть мы предполагаем, что общее количество материи во вселенной не увеличивается, – добавил Макфи.

– Нет, – возразил Орфью, – мы всего-навсего предполагаем, что на нашей планете не прибавляется заметного количества новой материи – тем чрезвычайно сложным и стремительным образом, какого требует гипотеза Льюиса. Полагаю, вы со мной согласны?

– О, рразумеется, разумеется, – протянул Макфи, растягивая шотландское раскатистое «р». – Я никогда и не думал, что путешествия во времени возможны – помимо того, какое мы совершаем в настоящий момент – я имею в виду, что все мы путешествуем в будущее со скоростью шестьдесят минут в час, хотим мы того или нет. Меня бы заинтересовало куда больше, если бы вы смогли изыскать способ остановиться.

– Или вернуться, – вздохнул Рэнсом.

– Возвращение в прошлое упирается в ту же проблему, что и перемещение в будущее, сэр, – напомнил Скудамур. – Облечься в плоть в тысяча пятисотом году так же невозможно, как в трехтысячном.

Секунду-другую все молчали. Затем Макфи медленно улыбнулся.

– Что ж, доктор Орфью, – промолвил он. – Завтра я вернусь в Манчестер и сообщу, что в Кембриджском университете сделано потрясающее открытие: а именно, что невозможно попасть из тысяча девятьсот тридцать восьмого года в тысяча девятьсот тридцать девятый быстрее, чем за год, а также, что покойники утрачивают нос. И добавлю, что ваши аргументы меня полностью убедили.

Эта шпилька напомнила Орфью, зачем мы здесь, собственно, собрались, и после того, как двое философов минуту-другую поддразнивали друг друга, тонко, но довольно-таки беззлобно, мы снова приготовились слушать.

– Так вот, – продолжал Орфью, – наш недавний спор убедил меня, что «машина времени» как таковая, – чтобы физически переносила вас в другое время, – невозможна в принципе. Если мы хотим познакомиться с временами до нашего рождения и после нашей смерти, требуется совершенно иной подход. Если такое вообще возможно, то вот как: мы заглянем в иные времена, сами оставаясь здесь – как смотрим на звезды в телескоп с Земли. На самом деле нам нужна не летательная машина времени, а прибор, который делает со временем то же, что телескоп – с пространством.

– То есть хроноскоп, – предложил Рэнсом.

– Именно – спасибо за термин: хроноскоп. Но не он первым пришел мне в голову. Первое, о чем я подумал, когда отказался от ложной идеи с машиной времени, – это возможности мистического опыта. Нечего тут ухмыляться, Макфи; приучайтесь мыслить шире, без предвзятости! Как бы то ни было, я-то мыслил достаточно широко. Я обнаружил, что в сочинениях мистиков содержится множество свидетельств, дошедших из самых разных эпох и мест – и зачастую совершенно независимо друг от друга подтверждающих: человеческий разум способен при определенных условиях выйти за пределы обычной временной последовательности. Однако и это оказалось ложной идеей. Я не только о том, что предваряющие упражнения чрезвычайно трудны, более того, подразумевают полный отказ от нормальной жизни. Я хочу сказать, чем глубже я вникал, тем яснее понимал, что мистический опыт вообще выводит вас из времени – во вневременье, а не в иные времена, чего мне, собственно, хотелось… что вас так насмешило, а, Рэнсом?

– Простите, – промолвил Рэнсом. – Но, видите ли, это и впрямь забавно. Вы только представьте себе – человек думает, что можно стать святым в качестве мелкого плюса к занятию науками! Все равно, что вообразить, будто по небесной лестнице можно срезать путь к ближайшему табачному киоску. Задолго до того, как вы достигли бы уровня вневременного опыта, вам пришлось бы настолько заинтересоваться кое-чем другим – или, положа руку на сердце, Кое-Кем Другим, что путешествия во времени вас бы уже не занимали – разве это не очевидно?

– Хм… возможно, – нехотя признал Орфью. – В таком ключе я не думал. Ну, как бы то ни было, в силу только что названных причин мистицизм для моих целей не подошел. Только тогда меня осенило, что за настоящей тайной далеко ходить не надо. Вы же знаете, как невообразимо трудно объяснить память с позиций физиологии? И вы, возможно, слышали, что на метафизическом уровне довольно убедительно выглядит теория, согласно которой память – это непосредственное восприятие прошлого. Я пришел к выводу, что эта теория верна – когда мы вспоминаем, мы не просто получаем результат чего-то происходящего в нашей голове. Мы напрямую переживаем прошлое.

– В таком случае, – заявил Макфи, – удивительно, что мы помним только те его фрагменты, которые укладываются в период нашей собственной жизни и затрагивают наш собственный физический организм. (Он произнес «аррганизм».)