Темная история

– Не сбивай меня с рабочего настроя.

– Какой рабочий настрой без кофе и еды, – отмахивается мое искушение, снимая плащ.

Кажется, я поперхнулась кофе. Или булкой. Или всем сразу.

Под плащом у него футболка. Черная. С волком. Драные джинсы и потрепанные ботинки. Зачем, спрашивается, вообще нужен был этот плащ? И зачем, спрашивается, я вчера переживала за свой внешний вид?

Два идиота-рокера, разливающие кофе и хрустящие булками с сыром на конференции, невероятно важной для всей оружейной индустрии.

Замечательно.

Я уже люблю эти конференции. Наш докладчик сегодня – Удо Вайлахер, двухметровый массивный профессор технического университета, человек, способный объяснить чудеса баллистики так, что их поймет и ребенок. И я. Чудо.

В подкрепление своих выкладок профессор воодушевленно тыкает лазерной указкой на проектор. Он присоединен к ноутбуку, идет презентация. На белом экране во всю стену – кадр из компьютерной игры, разукрашенный комментариями и мультяшными рожицами. Аудиторию накрывает волна веселья.

Вайлахер смеется мягким глубоким смехом, объясняет свою идею на примере детских рисунков. Сравнивает: кадр из игры, на экране кровь и тела. Есть углы, есть ракурсы, есть физические и механические поправки, которые, что удивительно, учитывает игра – популярная среди молодежи и взрослых «стрелялка».

Следующий кадр – «Звездные войны. Эпизод VI».

– Нет, мы не будем изучать творчество Лукаса, но можем очертить рамки того, к чему будет двигаться оружие будущего. Strange are the ways of the Force[11], – лукаво усмехается в бороду Вайлахер, на безукоризненном английском цитируя фразу из «Звездных войн». – Этот фильм – пример ушедшей далеко вперед научной идеи. Вместо когерентного луча, характерного для лазерных зарядов, бластер выстреливает сильно сжатый сгусток энергии, источником которого служит высокоэнергетичный газ. К сожалению – или счастью, – наши технологии еще не настолько развиты, чтобы уйти от обычных боеприпасов к оружию, использующему совершенно иной тип зарядов.

Очередной пример на экране – неудачный боевик; сцены стрельбы, недостоверные и невероятные.

– Как мы видим на этих примерах, большинство представляет себе технические характеристики огнестрельного оружия лишь по образу на экране, не стремясь глубже вникнуть в достоверность происходящего. Есть выбивающиеся из общего ряда, выгодно отличающиеся от доступных широким массам продукты, но даже они не полностью учитывают все особенности новейших разработок. Понимание физики и механики процесса – это то, к чему надо стремиться.

Мы послушно стремимся и выгодно отличаемся, и так до самого вечера, когда уставшие от постоянного процесса мышления мозги отпускают на вольные пастбища – то бишь погулять в город.

Где-то там, в городе, меня ждут обещанные Филиппом черно-белые кеды, и, судя по насмешливому блеску в его глазах, он об этом не забыл. Он остается поговорить с Вайлахером, а я ухожу, предварительно условившись о месте встречи, чтобы вволю побродить по ночному городу.

* * *

Берлин.

Потрясающий, величественный, в свое время надоевший до зубовного скрежета, суровый Берлин.

Этот город великодушно отпустил меня в свое время, как отпускают прочь широким жестом неверную любовницу, которая так и не смогла оценить всей его надежности и величия.

Еще одно место, где я почти дома: понятные указатели, прямые улицы, выпечка с сыром, хороший кофе… Почти. В этом почти – целая Вселенная, полная черной беззвездной пустоты. Вселенная возведенного в абсолют Порядка, в котором я задыхаюсь, которой я чужая.

Мне искренне, серьезно нравится Германия. Но мое сердце, вопреки всему, что было, навеки отдано моей маленькой, сказочной Бельгии – с ее любовью к природе, огромным трудом и потрясающим, совсем не немецким умением видеть во всем радость жизни, недоступную суровому тевтонскому духу.

Нельзя любить двоих одновременно – и Берлин всегда останется вторым номером, нелюбимым, но упорным ухажером.

Пусть.

И я не сразу понимаю, что сегодня мне скучно на улицах этого города.

Впрочем, скука моя продолжается очень недолго, потому что в условленном месте на площади я встречаю Филиппа. Он награждает меня своей еле заметной фирменной усмешкой, он одет, словно бомж или рокер, он ухмыляется и настойчиво тащит меня куда-то по улице, вдоль тихо роняющих листья осенних деревьев.

Мы выбираем проклятые кеды, ругаясь в процессе, как будто знакомы сотню лет, и я беззаботно и с облегчением закидываю свои туфли в купленный тут же рюкзак, готовясь окунуться в берлинскую ночь.

В воздухе отчетливо пахнет прелой сыростью осени, тяжелые тучи грозят дождем, но на душе у меня весна.

Я торможу Филиппа у памятника Фридриху и произношу перед монументом пафосную и почтительную речь. Филипп хохочет, не в силах понять моей внезапной любви к скульптуре, за что и получает шутливо в бок локтем. Мы смеемся, мы счастливы.

Я не думала, что такое вообще возможно – для меня; чувствовать себя в безопасности рядом с кем-то, тонуть в этой странной атмосфере понимания без слов… неужели так действительно бывает?…