Комната за спиной Северуса начинает плыть. Гермиона сглатывает обреченность и, скрестив на груди руки, обессиленно качает головой из стороны в сторону. Она снова и снова задается таким простым и таким сложным вопросом. Зачем я только приехала?..
Она почти не чувствует собственного тела, когда заставляет себя идти. Обида и обреченность забиваются в каждую клеточку ее тела. Гермиона проходит мимо Северуса, и их плечи оказываются в нескольких миллиметрах друг от друга. По телу пробегает дрожь и Гермиона распахивает глаза, схватив губами кусочек воздуха.
«… Почему он не плачет?..»
В сознании Гермионы вопит голос. Ее собственный голос. Она механически делает еще несколько шагов к стеклянным дверям и неосознанно поднимает голову.
Гермиона ловит взгляд Августа Сепсиса, который все это время стоит в дверях. Она останавливается непроизвольно, и Август, глядя ей прямо в глаза, качает головой из стороны в сторону. Что он хочет этим сказать? Она зря пришла? Она поступает глупо? Нарушает эти чертовы правила? Что? Что ты хочешь мне этим сказать?!
Ненависть к Августу просыпается моментально, словно в бочку с керосином бросают зажженную спичку. Гермиона в который раз убеждается в его некомпетентности, малодушии, бесхарактерности и черствости. Она ненавидит этого человека.
Она ненавидит его за то, что он не позволяет ей видеть Северуса.
Она ненавидит его за то, что его слова оказываются правдой.
Она ненавидит его за то, что он прав.
Она ненавидит…
Гермиона задыхается от горящих в глотке слов, которые наконец поднимаются вверх. Она не выдерживает больше, сдается. Развернувшись на пятках, она снова с силой впивается в ладони ногтями и набирает в легкие воздуха.
— Почему ты здесь?! — так непривычно для самой себя громко восклицает она.
Северус стоит под дождем на том самом месте, где стояла изначально она. Гермиона мечет из глаз молнии, она злится. Она сильно, безумно сильно злится. Сделав еще шаг вперед, Гермиона останавливается на границе стеклянных дверей.
— Почему это так повлияло на тебя, если… — задыхается она словами.
Оно в ней горит. Оно в ней просыпается.
Перед глазами вспыхивает комната с белыми стенами. В ушах стоит собственный крик. Белая вспышка света ослепляет ее мысли и позволяет видеть намного больше. По всей нижней части тела от пупка до кончиков пальцев ног прокатывается секундная волна неприятной боли, но моментально уходит.
— Если это я носила под сердцем нашего сына?! — тычет она себе пальцем в грудь и изломляет губы в плаксивом оскале. — Это я несколько часов терпела схватки, я умоляла их ответить мне, почему он не плачет!
В глазах кипят слезы, Гермиона смаргивает их и делает снова шаг к Северусу. Он чувствует на себе такой непомерный груз вины, что сутулятся плечи. Северус старается заставлять себя дышать, но получается у него через раз.
— Почему ты здесь, Северус, а не я, — снова тычет она себе в грудь. — Почему ты оставил меня одну?!
Ее голос дрожит, всю ее трясет, слова горят в ней, она выплескивает то, что так долго в себе глушит. Она обязана быть сильной ради дочери, однако у всякого существует предел. Гермиона его достигает.
— Почему ты не прикасаешься ко мне?! — кричит она. — Почему ты снова молчишь о том, что тебя мучает?!
Она кладет ладонь на лоб, старается вернуть себе нормальное дыхание, не чувствует в намокающих волосах капли дождя и не понимает, как тяжелеет ее одежда. Ноги становятся ватными, трясутся колени. Ее разрывает обида.
Ее бьет дрожь.
— Мы с тобой еще тринадцать лет назад договорились, что не будем молчать ни о чем, что касается нас! — жгучей обидой восклицает она, снова поднимая взгляд. — Все эти годы мы соблюдали договор! Почему сейчас это происходит, Северус?! Почему?!
— Гермиона…
Она вздрагивает от собственного имени.
Вздрагивает и задерживает дыхание, широко распахнув глаза ему навстречу. Северус делает неровный шаг к ней.
— Это я сделал это с тобой, — выдыхает он признание. — Это моя вина. Моя вина, что все так вышло…
Его голос, Мерлин. Его голос. Она столько раз представляет себе все эти месяцы, как он скажет ей хоть что-нибудь. Она слышит его голос в своих снах, в своих воспоминаниях. Гермиона только так и справляется все это время.
И вот сейчас он говорит ей об этом, а она даже не слышит самих слов. Только голос. Родной, дорогой сердцу голос. Она с дрожью вздыхает, переминаясь с ноги на ногу.
— О чем ты говоришь? — шепчет она, не доверяя голосовым связкам.
Дождь усиливается.
Едва припарковавшись, Рольф Саламандр уже видит на стоянке рядом старенький шевроле, за хозяйкой которого так спешит все это время. Выбравшись их машины, он непроизвольно сильно хлопает дверью и срывается к дверям нужного корпуса.
Он надеется, что пожилой волшебник на вахте не ошибается и его потрясающая маггловская вычислительная машина тоже.
Не обращая внимания на дождь, Рольф резко дергает на себя входную дверь и чуть не сбивает с ног какую-то медсестру с пациентами. Бегло извинившись, он пропускает их вперед и тут же набирает скорость, почти бегом добираясь до стойки регистратуры.
— Добрый день, — запыхавшись, выдает он.