Темная половина

Задумка заключалась в том, чтобы установить психологический контакт посредством автоматического письма, о котором Тэд только читал, но ни разу не видел в деле. Человек, пытающийся связаться с духом умершего (или живого), свободно держит в руке карандаш или ручку, приставив ее к чистому листу бумаги, и ждет, когда вышеозначенный дух начнет водить его рукой и выписывать слова. Тэд читал, что к автоматическому письму, которое можно осуществлять и с помощью доски для спиритических сеансов, часто относятся как к шутейной забаве или даже салонной игре, но это очень опасная штука, потому что такое письмо может открыть разум пишущего, так что им завладеет чужая воля.

Когда Тэд об этом читал, он вообще не задумывался, верить или не верить; это никак не затрагивало его жизнь, он был так же далек от общения с духами, как от поклонения языческим идолам или мысли, что трепанация черепа помогает от головных болей. Теперь же ему казалось, что в этом была своя беспощадная логика. Но ему придется вызвать воробьев.

Он задумался о воробьях. Попытался вызвать в сознании образ всех этих птиц, тысяч и тысяч птиц, сидящих на крышах и телефонных проводах под безмятежным весенним небом в ожидании телепатической команды на взлет.

И образ пришел… но какой-то картонный и нереальный, вроде как мысленный рисунок, в котором нет жизни. Так часто бывало, когда Тэд начинал новую книгу, — сухие, бесплодные упражнения. Нет, даже хуже. Начало новой работы всегда отдавало похабщиной, как будто целуешь взасос хладный труп.

Но Тэд давно понял, что если не бросить в самом начале, если продолжать вымучивать слова, в какой-то момент на страницу врывается нечто иное, нечто одновременно прекрасное и пугающее. Слова, как отдельные единицы, постепенно исчезали. Персонажи, прежде ходульные и безжизненные, понемногу оживали, словно он продержал их всю ночь в тесном чулане и им нужно размяться, прежде чем приступать к своему сложному танцу. Что-то происходило у него в мозгу; он почти чувствовал, как меняется рисунок электрических волн, как суетливая рябь превращается в мягкие колебания сновидений.

И вот теперь Тэд сидел, склонившись над дневником и держа карандаш наготове, и пытался войти в это самое состояние. Но время шло, и ничего не происходило, и он все больше и больше чувствовал себя дураком.

Ему вспомнилась фраза из старого мультика «Приключения Рокки и Бульвинкля». Она вертелась в голове и никак не отставала: «Эне-мене-чили-бене, духи будут говорить!» Что, интересно, он скажет Лиз, если она вдруг войдет и спросит, что он здесь делает, сидя в полночь перед чистым листом с карандашом в руке? Неужели пытается нарисовать кролика на спичечном коробке, чтобы получить грант на обучение в Школе изящных искусств в Нью-Хейвене? Черт, у него даже нет спичечного коробка.

Он уже протянул руку, чтобы вернуть карандаш в банку, но вдруг застыл. Он слегка повернулся в кресле, так что теперь смотрел в окно слева от письменного стола.

На подоконнике сидела птица и смотрела на Тэда черными блестящими глазами-пуговками.

Это был воробей.

Пока Тэд смотрел на него, на подоконник сел еще один воробей.

И еще.

— Боже мой, — проговорил он слабым, дрожащим голосом. Никогда в жизни он так не пугался… и его снова куда-то тянуло. Точно так же, как во время разговора со Старком по телефону, только теперь это пугающее ощущение было сильнее, гораздо сильнее.

Еще один воробей приземлился на подоконник, растолкав трех других, и Тэд увидел еще воробьев: они сидели на крыше гаража, где Бомонты держали газонокосилку и машину Лиз. Старинный флюгер на коньке крыши был буквально облеплен птицами и покачивался под их весом.

— Боже мой, — повторил Тэд и услышал свой собственный голос, словно издалека. Голос, исполненный ужаса и потрясенного удивления. — Боже, они настоящие… воробьи настоящие.

При всем своем богатейшем воображении он никогда бы не подумал… но сейчас не было времени на размышления, да и размышлять было нечем. Кабинет вдруг исчез, и Тэд оказался в Риджуэйской части Бергенфилда, где прошло его детство. Район был таким же пустынным и тихим, как дом в кошмарном сне со Старком; Тэд смотрел на безмолвный пригород мертвого мира.

И все-таки не совсем мертвого. Потому что на крышах домов сидели щебечущие воробьи. На каждой крыше, на каждой телеантенне. На каждом дереве. На всех проводах. На крышах машин, припаркованных у тротуара. На большом синем почтовом ящике на углу Дюк-стрит и Мальборо-лейн. На велосипедной стойке перед входом в небольшой супермаркет на Дюк-стрит, куда мать посылала Тэда за хлебом и молоком, когда он был мальчишкой.

Мир был полон воробьев, ждущих команды взлететь.

Тэд Бомонт у себя в кабинете откинулся на спинку стула, в уголках его губ пузырилась слюна, ноги судорожно дергались. Теперь на всех подоконниках сидели воробьи — сидели тесными рядами и смотрели на Тэда, словно зрители в птичьем театре. У него изо рта вырвался долгий булькающий звук. Глаза закатились, так что остались видны лишь белки.

Карандаш прикоснулся к бумаге и начал писать.