Темная половина

Так ли это на самом деле? Тэд не знал, не знал наверняка, но одно он знал точно: повторять этот подвиг ему не хотелось.

4

Более-менее успокоившись, Тэд убрал дневник в ящик стола, выключил свет в кабинете и спустился на второй этаж. На площадке он секунду помедлил, прислушиваясь. Близнецы спали. Лиз тоже.

Перкодан, явно не успевший испортиться, начал действовать. Рука болела уже не так сильно. Когда Тэд нечаянно сжимал ладонь, ее снова пронзало болью, но если поостеречься, все было не так уж и плохо.

Зато утром она разболится… и что ты скажешь Лиз?

Он не знал. Может быть, правду… или хотя бы часть правды. Похоже, Лиз мастерски научилась распознавать его ложь.

Боль почти стихла, но нервный озноб после внезапного потрясения — после стольких внезапных потрясений — никак не унимался, и Тэд был уверен, что сможет заснуть еще очень не скоро. Он спустился на первый этаж, в гостиную, и выглянул в окно, в щелочку между закрытыми шторами. На подъездной дорожке стоял полицейский патрульный автомобиль. Тэд разглядел два мерцающих огонька сигарет, похожих на светлячков внутри темного автомобиля.

Сидят здесь, такие все из себя невозмутимые, как два огурца, подумал он. Птицы их не беспокоят, так что, может, и НЕ БЫЛО никаких птиц, кроме как у меня в голове. В конце концов, этим парням платят за то, чтобы они обо всем беспокоились.

Идея, конечно, заманчивая, но окна кабинета выходили на другую сторону. Их не видно с подъездной дорожки. И гаража тоже не видно. Так что копы и не могли видеть птиц. По крайней мере когда те сидели на подоконнике и на крыше гаража.

А когда воробьи взлетели? Ты хочешь сказать, что они ничего не слышали? Не видели сотню взлетающих птиц — если вообще не три сотни?

Тэд вышел во двор. Не успел он открыть дверь, как оба патрульных уже стояли по обеим сторонам машины. Это были крупные, крепкие парни, которые двигались с бесшумным проворством оцелотов.

— Он опять позвонил, мистер Бомонт? — спросил тот, кто стоял у водительской дверцы. Его звали Стивенс.

— Нет… Никто не звонил, — ответил Тэд. — Я работал у себя в кабинете, и мне показалось, я слышал, как где-то рядом взлетела целая стая птиц. Я даже слегка испугался. А вы, ребята, их слышали?

Тэд не знал, как зовут второго копа. Молодой, светловолосый, с круглым открытым лицом, буквально лучившимся добродушием.

— И слышали, и видели, — подтвердил он, указывая в небо, где над домом висела луна в первой четверти. — Они полетели туда. Воробьи. Целая стая. Обычно они по ночам не летают.

— Интересно, откуда они взялись? — спросил Тэд.

Круглолицый пожал плечами.

— Понятия не имею. Я завалил экзамен по слежке за птицами.

Он рассмеялся, однако второй патрульный даже не улыбнулся.

— Вас что-то беспокоит сегодня, мистер Бомонт?

Тэд спокойно взглянул на него.

— Да, — сказал он. — В последнее время меня постоянно что-то беспокоит.

— Сейчас мы можем вам чем-то помочь, сэр?

— Нет, — сказал Тэд. — Думаю, нет. Я просто хотел уточнить насчет того, что услышал. Спокойной ночи, ребята.

— Спокойной ночи, — ответил круглолицый.

Стивенс только кивнул и зыркнул на Тэда из-под козырька полицейской фуражки.

Он считает меня виновным, подумал Тэд, возвращаясь в дом. В чем? Он не знает. Ему, наверное, все равно. Но у него лицо человека, убежденного в том, что каждый в чем-то виновен. И кто знает? Возможно, он прав.

Он закрыл входную дверь и запер ее на замок. Потом вернулся в гостиную и снова выглянул в окно. Круглолицый молодой полицейский уже забрался обратно в машину, а Стивенс так и стоял рядом с водительской дверцей, и на мгновение Тэду показалось, что тот смотрит ему прямо в глаза. Разумеется, этого быть не могло; при задернутых шторах Стивенс если и смог бы что-нибудь разглядеть, то лишь темный силуэт у окна.

Но ощущение не проходило.

Он отошел от окна и подошел к бару. Открыл его и достал бутылку «Гленливета», своего любимого виски. Долго смотрел на бутылку и поставил ее на место. Ему очень хотелось выпить, но сейчас было не самое удачное время, чтобы вновь начать пить.

Он пошел в кухню и налил себе молока, стараясь не шевелить левой рукой. Рана пульсировала жгучей болью.