Темная волна. Лучшее 2

Туннель вел вниз, петлял. Кир бежал вперед. Грома он не видел, должно быть, тот убежал слишком далеко. Вдруг перед глазами мелькнуло что-то белесое и бесформенное, Кир оступился, потерял равновесие и полетел в черноту.

* * *

Вика открыла глаза, темнота была абсолютной, непроницаемой. Она подняла руку, провела по лбу ледяными пальцами. Прижалась к мужу, в поисках защиты и тепла, но нашла только холод. Она нащупала его лицо, сухие губы, широко раскрытые глаза: зрачки наверняка мутные и белесые. На щеке засохла кровь. Тело рядом было закостеневшим и чужим, мертвым. Сколько они здесь? Несколько часов или дней?

Запаха еще не было, но скоро появится. Она думала, что за месяцы, проведенные в монастыре, привыкла к нему, впитывая смрад разлагающейся плоти каждой, закупоренной грязью, порой своего тела. Но боялась, что именно запах гниющей плоти Леши ее сломает. Стоит ей почувствовать знакомую вонь, как она начнет кричать, умолять выпустить ее, бить кулаками в кладку, как Маша.

Вика обняла мужа, стараясь не думать о разлагающихся телах, о черных гниющих легких внутри тела ее сына. В свои последние часы и дни ей хотелось думать о времени до болезни, до всего этого кошмара. Но никак не удавалось прогнать запахи мочи и спирта; хлорки, которой только что вымыли полы. Она старалась вспомнить лицо Максима, но не могла.

Ее замуровали в келье рядом с туннелем, ведущим на шестой уровень, через пять от той, где покоилась Маша.

Маша пришла в Георгиевский монастырь с годовалым ребенком на руках. Через несколько дней у мальчика поднялась температура. Он кричал до хрипоты. От криков и причитаний Маши Вика убегала в часовню. Матушка Феврония молилась день и ночь, разбивая лоб о каменный пол перед Богородицей, но лучше ребенку не становилось. Аня сказала, что малыша надо отвезти в больницу, что здесь он умрет, но Матушка посмотрела на нее с жалостью, как на неразумного ребенка: нельзя выходить из монастыря, печати вот-вот будут сломаны и смерть соберет урожай. Они должны открыть врата раньше. Матушка говорила, что они не должны мешать Богу карать грешников, но когда с ними будет покончено, то силы дьявольские должно истребить. Сама Богородица нашептала ей, что зло уничтожить может только зло еще большее, тайна, сокрытая в глубине пещерного монастыря, наследие истинной веры. Не жизни свои они здесь спасают, а Богу служат, истребить силы адовы помогают.

На следующий день сын Маши умер. Труп отнесли в келью на пятом ярусе рядом с завалом, преграждавшим путь в шестой. Машу замуровали вместе с мертвым ребенком. Такова воля Богородицы. Маша сопротивлялась, грозила, что пойдет в полицию, все расскажет. Кричала, что они убили ее ребенка. Матушка плакала, видя, как нечистый мучает одну из ее дочерей. Молила Богородицу послать ей смирение. Машу связали, некрепко, чтобы она могла освободиться, ей оставили литровую бутылку с водой и буханку хлеба.

Вика приходила к ней каждый день, рассказывала о Максиме, о том, как все будет, когда они остановят бесов и конец света, о царствии Богородице на земле. Маша ее не слушала, умоляла выпустить, разбить кладку, обещала, что ничего никому не расскажет. Через несколько дней криков не стало, только хруст и запах. Когда стихли все звуки, камни, образовавшие завал, рассыпались щебенкой.

Они начали искать врата. Мужчины работали и днем и ночью. Породу вытаскивали наружу и сбрасывали вниз к подножию горы.

Когда работа останавливалась, и не было прохода дальше, кто-нибудь жертвовал собой, его убивали, а вместе с ним замуровывали заживо близкого человека, жену, мужа, брата, сестру, детей. Соединение живого и мертвого высвобождало силу, разрушало преграды. Люди уходили во тьму с радостью, – они знали, что спасают мир. Воду и еду перестали оставлять после третьего захоронения, так работа шла быстрее. Огромные валуны распадались в пыль, стоило едва ударить по ним киркой, неведомая сила сочилась по камням. Все чувствовали, что они уже близко, радостно молились, склонялись перед Матушкой, а она смиренно улыбалась, напоминая, что все от Бога, что чудеса творит не она, а Господь.

Но запах не давал Вике покоя. Каждый раз, когда она с тяжелым мешком камней и песка шла наверх мимо келий с замурованными в них людьми (некоторые были еще живы, она слышала стоны и молитвы), то закрывала нос и рот повязанным на шее платком, боясь, что частички мертвой плоти проникнут в ее легкие вместе с воздухом.

Тени появились, когда последователи разобрали завал, преграждавший путь в седьмой ярус. Матушка сказала, что они не любят света. И больше свет последователи не зажигали, только, если очень нужно. Но это было хорошо: не видеть, как тени пытаются подражать людям, меняют форму, из воздуха наращивают плоть.