Темная волна. Лучшее 2

Ваня умылся и переоделся. Кое-как обработал ссадины йодом, заклеил пластырем. Самая страшная и болезненная рана пульсировала на лбу, в глубоком порезе виднелась белая кость.

Голуби ворковали и смеялись. Они как-то выбрались с чердака, настигли маму в мире цветных картинок и сделали с ней что-то плохое.

* * *

От голода болел живот. Ваня больше не выходил из дома, боялся даже идти к колодцу. Ему было больно, одиноко и страшно. Его бил озноб, что-то в нем менялось, кости ныли, зубы выпадали, кожа шелушилась и трескалась, покрывалась пупырышками, как на месте вырванных у птиц перьев. Злость и ненависть вытесняли тоску по маме. Голуби виноваты в том, что мама ушла. Голуби заставили ее бросить его. Он должен убить их всех, найти, растерзать, сожрать.

Пошатываясь, Ваня поднялся на чердак. Голуби ворковали, чистили перья. Ваня теперь понимал, о чем говорила мама. Он ясно видел, что это не голуби, а крысы. Грязные, вонючие крысы, обидевшие маму. Ваня зарычал и бросился на голубей. Рвал на части, грыз, бил. Птиц, вылетевших через открытый люк, Ваня разодрал внизу, бегал за ними по дому, цеплялся ставшими вдруг жесткими и крепкими когтями за стены и потолок, высоко подпрыгивая, ловил на лету и жрал. Вокруг него летали окровавленные перья, снаружи довольно кричали совы.

Ваня распахнул дверь, ему пришлось согнуться, чтобы выйти из дома. Кедры еще вчера казавшиеся огромными, скукожились и сжались. Ваня рыкнул на притихших сов, подошел к клену. Сорвал цепи и дерево, затрещав, распалось на две половины. Теперь Ваня ясно видел, что за пламенем и жаром ждал мир с картинок, ждала мама.

* * *

Дети на дагерротипах были мертвы, закутанные в черные покрывала матери держали на коленях своих покойных сыновей и дочерей.

«Совы – то, чем кажутся».

«Возможно», – подумала Настя.

Филин, чистивший перья, сидя на кассе, казался злобной тварью, рожденной убивать.

Клен за окном вдруг вспыхнул и разломился на две половины, выбросив в черное небо сноп искр. На улице кричали прохожие, хлопали окна, визжали сигнализации машин, припаркованных во дворе. Посетители кафе выбежали на улицу.

Настя вышла из-за барной стойки, подошла к барельефу за сценой, встала на колени и поцеловала ногу богини, вырезанной из мрамора. Щеки защекотали непрошенные слезы. Минул год с того дня, когда она положила к ногам Эрешкигаль лоскут кожи, срезанный с руки Виты, с клеймом невинных – голубем. И глиняную фигурку с вложенными внутрь совиными косточками, перьями и Настиной кровью. Глина раскололась и из нее выбрался кричащий младенец без пупка и половых органов. Богиня дала ей укрытие, монстра для мести и птиц, которыми Настя должна была его вскормить, чтобы он смог найти всех, кто носит клеймо невинных.

Год слишком долгий срок, она столько раз боялась струсить, хотела убить голубей, не дать Ване закончить превращение, остаться его мамой, ведь он единственный ребенок, который у нее мог бы быть. Но стоило ей вспомнить о своем уродстве, как злость и ненависть вытесняли жалость. Вита говорила, что Настя такая не одна, что невинные калечили и убивали других, но она не хотела спасать, только отомстить.

Настя поднялась с колен, подошла к окну. Вокруг дерева метались люди, вдалеке выли сирены пожарных машин. Рядом с горящим кленом стоял монстр, растеряно вращая лобастой рогатой головой с грустными совиными глазами. Прохожие снимали пожар на мобильные телефоны, не замечая его. Монстра увидят только невинные за секунду до того, как он разорвет их на части и сожрет души, принеся в жертву Эрешкигаль.

«Корову обратно из фарша не слепишь», – вспомнились вдруг слова Виты.

Настя вытерла слезы и вышла на улицу.

Монстр сразу почуял ее, узнал, осторожно подобрался на кривых лапах, цокая по мокрому асфальту когтями. Вокруг все кричало, бегало, мельтешило, но мать и ребенка словно отделял от внешнего мира невидимый барьер.

* * *

Ваня лизнул шершавым языком мамину руку. Уткнулся носом в теплый живот. Мир с картинок был страшным, слишком громким, слишком живым. Мама старалась сдержать слезы, но соленые капли ползли по ее щекам. Ваня чувствовал тех, кто сделал маме больно, чувствовал голубей. Некоторые были совсем близко, запах других он едва улавливал, но он найдет их всех, найдет и убьет, как убил голубей на чердаке.

Огонь с горящего клена перекинулся на дом. Горели квартиры, сгорало кафе, в огне метались совы.

Настя смотрела, как ее сын убегает в ночь. У нее больше ничего не было, не осталось ни злости, ни ненависти, только пустота. Она отреклась от Бога и сотворила жизнь. В конце концов Максим оказался прав: самые страшные грехи несли очищение.

Полудница

Боль огненной змеей ворочалась внизу живота, калеными обручами сжимала голову. Пот выедал глаза. Тошнота подкатывала к горлу, оставляя кислый привкус в пересохшем рту.