Темная волна. Лучшее 2

– У твоего Эдика есть другие девочки, малолетки, – брякнул я. – Две или три. И после тебя будут. Как ты не понимаешь?

Лицо у Лизы сделалось каменным. Она положила на стол несколько купюр, поднялась.

– Это наша жизнь, Макс, не лезь в нее. Жила как-то десять лет без тебя и еще сто раз по столько же проживу.

Ушла. Я сидел за столиком, пытаясь утихомирить мысли. Нужны были какие-то выводы, а ничего не выводилось. Наконец, я схватил Лизину чашку с недопитым кофе, вычерпал влажную гущу, сожрал всю и вернулся в логово.

Я ввалился в старый загородный дом, который мы с учителем купили несколько лет назад. Тут было тихо и уютно, никто не отвлекал и не совал нос в наши дела.

Тварь божия сидел в кресле – в той же позе, что и два и три дня назад – он походил на паука, выжидающего жертву. Не хватало липкой паутины, но, казалось, сама тьма вокруг него была липкой и ядовитой.

– Ты все еще мучаешься, – сказал он негромко. – Я же говорил, сожри того, кто тебя беспокоит. Размотай его судьбу, как кишки из вспоротого брюха.

– Мы всегда так решаем проблемы? – огрызнулся я.

Во мне переваривалась Лизкина судьба. Взболтать, но не смешивать. Эта была уже новая, повторная, свежая. В ней Лизка умирала на восемь лет позже. Успела отправить дочь в первый класс, добилась развода Эдуарда Викторовича с его женой, отправилась в больницу с сильнейшим психическим расстройством. Она не вышла из клиники, потому что не хотела. Никакого счастья.

– Ты поймёшь, когда попробуешь. Когда войдёшь во вкус. – Сказал тварь божия, учитель, паук и убийца. Тёмная личность из кинотеатра с ароматом кофе, исходящим от кожи и седоватых волос.

Я посмотрел на него, пытаясь сообразить – шутит или нет? Наконец, спросил:

– Поможешь мне?

Тварь божия улыбнулся и кивнул.

– Тебя ждет новый уровень, малыш Джезва. Придумывай новое имя, потому что старое тебе больше не понадобиться.

Medium rare

Эдуард Викторович вышел из подъезда без двадцати восемь.

Физрук стал старше, толще, уже не выглядел таким большим и грозным. Я-то тоже за это время не остался подростком.

Тварь божия хрипло дышал. Зрачки его светились в темноте, пальцы нетерпеливо сжимались и разжимались. Он уже не походил на паука. Скорее на хищника вроде волка или тигра, который очень голоден и готов наброситься на долгожданную добычу. Монстр из темноты кинозала.

– Мы ведь убьём его?

– А ты хочешь? – спросил учитель, ухмыляясь.

– Да, наверное, да.

– Почему?

Я не нашёлся, что ответить, пожал плечами. Слишком много всего. Подростковая ревность, злость на Лизу, ушедшее прошлое (наше, совместной прошлое!) и убегающее настоящее. А ещё этот ублюдок растлевал малолеток. Разве он не заслуживает смерти? Его смерть должна была каким-то образом помочь Лизе начать новую жизнь. Я очистил её судьбу, дело за малым.

Мы направились за Эдуардом Викторовичем, быстро сокращая дистанцию. Он шёл вдоль домов, убрав руки в карманы, в наушниках, типичный представитель города, завернувшийся в собственный кокон, старающийся оградиться от окружающих всеми возможными способами.

Слева показалась автобусная остановка. Эдуард Викторович обогнул её, перешёл через дорогу, направился по тропинке через парк. Там-то мы его и настигли.

Стемнело, небо было мягким, безоблачным, но луна спряталась где-то за макушками многоэтажных новостроек.

Тварь божия, наставник и учитель, набросился на Эдуарда Викторовича со спины, прыгнул, обхватив шею руками, обвил ногами, повалил на землю. Я тоже подбежал, сжимая в руках нож для карвинга с коротким лезвием и длинной ручкой.

– С-сука! – захрипел Эдуард Викторович, сопротивляясь.

С треском разорвалось пальто на спине учителя, наставника, твари… твари! Острые когти разодрали чужую шею. Зубы впились в плоть, вырывали куски кожи, рвали мясо, вены, вгрызались глубже, под затылок.

Физрук заверещал от боли. Тварь божия, монстр, голодный хищник, перевернул его и зыркнул на меня жёлтыми глазами.

– Давай уже, ну!

У меня дрожали руки от напряжения и трусости. Я сделал шаг, упал на колено, замахнулся.

– С-ука!

Раньше у Эдуарда Викторовича было два золотых передних зуба. Теперь все беленькие, чистые.

Я воткнул лезвие ножа в правый глаз и провернул. Художественная вырезка, такие дела.

Выдернул. Погрузил в левый глаз до упора. Тот лопнул, густая жидкость вперемешку с кровью брызнула из глазниц и растеклась по вискам и щекам.

Эдуард Викторович сразу затих и обмяк. Он больше не сопротивлялся и не размахивал руками. Просто лежал, умирал, будто смирился с отвратительной судьбой.

Под его спиной, в снегу, копошился тварь божия, раздирающий одежду, плоть, ломающий кости, вгрызающийся, насыщающийся, довольный, непривычный.

Я сел на лавочку у тропинки, пытаясь унять дрожь. Никогда, знаете ли, не приходилось убивать людей.

Минут через двадцать тварь божия насытился, пришёл ко мне, облачившись в человеческое. Тоже сел на лавочку. Протянул влажные куски тёплой плоти.

– На, съешь.

– Пожалуй, откажусь.

– Как знаешь.

Он неторопливо, сыто дожевал. Вытер губы тыльной стороной ладони.

– Я знаю, почему ты хотел его убить.

– Почему же?