Темная волна. Лучшее 2

Задубевшие мышцы не слушаются, грудь режет от удушья, в глазах, не успевших толком открыться, начинает темнеть, но Григорий, собрав в кулак всю злость и волю к жизни, тянет к поясу руку с ножом и режет удерживающую его веревку. Течение подхватывает его и тянет за собой. Неуклюже барахтаясь в воде, Сапнов рвет пленку на лице, делает гребок, второй и выныривает на поверхность. Под холодным осенним небом, посреди стылой стремнины, он жадно хватает ртом воздух. Вместе с воздухом приходит запоздалое похмелье – мертвое тело грузчика еще полно водки. Григорий подгребает к берегу и неуклюже вываливается на мокрый песок. Рвет скотч на шее, стягивает драный пакет с головы. Долго лежит, глядя на пронзившие небосвод звезды, постепенно приходя в себя.

Шуршат за спиной камыши, и Сапнов, обернувшись, видит, как черной скрюченной тенью к нему крадется протоиерей. Он подбирается к Григорию на четырех конечностях, как гигантский паук, укутанный в рясу. В одной руке священнослужитель сжимает черенок, на который насажены ржавые вилы, а по песку, свисая с шеи, волочится перевернутый нательный крест. Взгляд протоиерея сверкает злыми огнями, а голос звучит, как скрежет метала о кости:

– Вот и выплыл, хитрец, – говорит протоиерей, сверкая острыми зубами, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Сапнову. – Думал, обманул всех? Ан нет, нас не обманешь, мы ждать умеем. Выплыл-выплыл, теперь не денешься никуда, теперь тебя достану. Плыви, не плыви, а от меня не уйдешь.

Шелестя складками рясы, он подбирается все ближе к Григорию. Сапнов переворачивается, встает на четвереньки, пытается уползти обратно в спасительные воды, где не достанет его лже-священник, но протоирей споро достает что-то из кармана, взмахивает рукой, и на лицо Григория попадают мелкие брызги.

– Не уйдешь! – торжествующе верещит тень за спиной Сапнова, и он чувствует, будто у самой кромки воды упирается в невидимую стену. – Не уйдешь! Не ты один готовился. Несвятая вода – это тебе не просто так. Ты теперь не раб божий, ты – нечисть оскверненная. А нечисти в реку хода нет!

Протоиерей заливается визгливым хохотом, глядя на тщетные попытки Григория скрыться от него в воде. Подкрадывается ближе и ближе, отводит руку с вилами для замаха, и Сапнов еле успевает откатиться в сторону, уходя от ржавых зубцов. В голове вспыхивают пурпурные цветы, распыляя боль от похмелья, в глазах на миг темнеет. Этого хватает, чтобы протоиерей подтянул вилы обратно и приблизился на расстояние удара. Григорий силится подняться на ноги, и это его спасает – вилы, метившие в шею, вонзаются в бедро. Григорий кричит не своим голосом, но свободной рукой успевает схватиться за черенок, не дает служителю выдернуть оружие.

Тело грузчика непривычно Григорию, оно крупнее его собственного, и он с трудом напрвляет свои движения, но сила в этом теле, выработанная годами изнуряющих трудов среди белой мучной взвеси, велика. Он крепко держит черенок, ожидая, что протоиерей подберется поближе, и получится достать его взмахом длинной тяжелой руки с примотанным ножом. Но нечистый хитрее Григория, – он, наоборот, перехватывает дальний конец черенка и наваливается на него всем весом, вгоняя железо глубже в плоть. Григорий рычит сквозь зубы, делает шаг назад в сторону и вырывает вилы из ноги. Как огромный обезумевший медведь он бросается на протоиерея и вгоняет ему нож под ребра, хватает второй рукой за грудки и швыряет в сторону. Тот с коротким криком взмывает в воздух, описывает дугу и с хрустом врезается в невидимую преграду над рекой, неестественно складываясь пополам. Григорий склоняется над нечистым и, глядя в тускнеющие глаза, долго бьет его ножом, пока ряса не начинает хлюпать от пропитавшей ее крови.

* * *

Дома Григорий срезает припекшуюся к ноге штанину, промывает рану под краном, перематывает обрывком простыни. Находит в своем гардеробе брюки посвободнее и с трудом натягивает их на чужие ноги, пропитанные болью от артрита. Достает из сейфа охотничье ружье, кажущееся игрушечным в новых руках, набивает карманы патронами.

Заглядывает к сыну. Алешка сидит на кровати, а за окном виднеются уходящие вдаль коробки домов, озаренные маревом заката. Сын оборачивается, и мертвые глаза смотрят сквозь Григория, не видя его. Сапнов тихо закрывает дверь и запирает ее на ключ.

Он еле умещает тело за рулем, кое-как захлопывает дверь, а во время пути то и дело не рассчитывает силу, давя на педаль, и машина резко рвет с места, распугивая других водителей. Ему сигналят вслед, но он не слышит, думая лишь о том, как поскорее доехать, пока не случилось непоправимое, пока не закончилось служение и безликий святой в старом теле Григория не вышел из церкви, чтобы навсегда затеряться на просторах этого мира.

* * *