Уже затемно, когда за окном проносились когтистые ветви и безмолвные деревни, Григорий приметил грузчика. Грузчик сидел особняком, исподтишка покряхтывая и прикладываясь к бутылке, которую прятал за пазухой. Дождавшись, когда тусклый, облезлый вагон опустеет, Григорий подсел к мужику. Тот недобро покосился на нового соседа, пока Сапнов, широко улыбаясь, не достал еще одну бутылку.
Они сидели и пили, закусывая килькой и огурцами. Лицо грузчика налилось багрянцем, он то и дело оттягивал ворот рубахи, словно ворот мешал ему дышать. Грузчик рассказывал Григорию о своей работе на складах с мукой, о пожирающем кости артрите, о смертельно надоевшей жене, которая, курва такая, жизни не дает, понимаешь, вот и мотаюсь тут по этим, блядь, электричкам, ни к друзьям сходить, ни к кому, везде, падла, нос свой сует, не укроешься.
Когда грузчик захмелел настолько, что перестал утирать бегущую изо рта слюну, Григорий предложил ему сойти на тихой станции, мол, за перелеском село, там еще самогонки можно взять. Грузчик приосанился, одобрительно загукал и, пошатываясь, спустился за Сапновым на пустынный перрон. Григорий подождал, пока его спутник помочится, кряхтя и сетуя на камни в почках, а после обхватил мужика сзади и прижал к его лицу тряпку, пропитанную хлороформом. Грузчик обмяк, не успев понять, что происходит, и Григорий оттащил его прочь с перрона в лес.
В лесу он, кряхтя от натуги, взвалил грузчика на плечи и понес к реке. На берегу уложил спящего наземь и задушил, зажав ему нос и закрыв рот ладонью. Не приходя в сознание, мужик дрожал в агонии, долго и вяло сучил руками.
Григорий чиркнул себе по ладони ножом, кровью смочил мертвецу губы, повесил на шею срезанный клок своих волос и прошептал на ухо подсказанные Мараньей слова. Натянул на голову мертвецу пакет и примотал его к шее скотчем. Положил в ладонь грузчику нож и тоже намертво замотал, чтобы не разжались пальцы, обхватившие рукоять.
Отнес тело к лодке, упрятанной в камышах. На веслах вышел на середину реки. Прощупывая дно слегой, нашел место поглубже. Обмотал мертвеца вокруг пояса веревкой, другой конец веревки увязал к тяжеленной свинцовой чушке и перекинул тело с грузом за борт. Воды сомкнулись над покойником, и Григорий, подсветив фонарем, увидел, как натянулась веревка, и грузчик, как на поводке, закачался в воде, обволакиваемый неторопливым течением.
Вечером следующего дня Григорий подъехал к интернату, и увидел, что окна церкви подсвечены рдяным тусклым пламенем.
Протоиерея не было внутри, но Григорий знал, каков порядок. Он прошел к алтарю, за которым алели одеяния святого без лица, и услышал, как вслед за ним в церквушку, хлопая крыльями и горланя, влетели вороны. Птицы расселись на образах и затихли. Сапнов кожей почувствовал их колючие насмешливые взгляды.
Григорий встал перед алтарем на колени и начал нараспев читать «Отче наш» задом наперед. Он бормотал молитву, раз разом, не останавливаясь ни на секунду, пока за его спиной не подхватил тоненький девичий голосок, вслед за ним еще один, и еще, и еще, и вот уже целый хор, многоголосый и переливчатый, зазвучал в тесных стенах. Одна за другой сами по себе загорелись свечи вокруг.
Григорий принялся за «Символ веры», и ему вторили голоса за спиной. В мареве пламени фигура святого за алтарем дрожала, ширилась, наливалась глубиной, все ярче сверкали угольки глаз на провале лица.
Святой шагнул со стены. Нимб над его головой вспыхнул золотом, и уже не нимб это вовсе, а золоченые рога сверкают, переливаются светом в полумраке оскверненной церкви. Складки одеяния святого колыхались в такт шагам, и каждый шаг отдавался звонким цоканьем, словно под полами рясы не ноги, а копыта щербили пол.
Григорий оцепенел, не в силах поднять взгляд, а святой, обретший объем и плоть, шагал к нему, скрестив на груди ладони. Он воздел одну руку вверх, и женский хор за спиной Григория стих, и один Сапнов неверным голосом продолжал нараспев читать строки молитвы. Безликий остановился перед ним, и Григорий почувствовал, как от одеяния нечистого тянет дымом и серой. Смрад врезался в ноздри, на глаза навернулись слезы, в горле запершило. Сапнов запнулся и умолк на полуслове. Он поднял взгляд вверх на окаймленное золотым сиянием пятно, словно пожравшее весь свет вокруг. Всмотрелся в два равнодушных красных огонька.
Костистая белая длань опустилась на лицо Григория и одним легким прикосновением выбила душу из тела. Тусклый свет померк, и в наступившей темноте остались гореть лишь две красные точки, а вскоре погасли и они.
Сознание возвращается резко и хлестко, как после липкого ночного кошмара. Григорий пытается вдохнуть, но воздуха нет, а к лицу прилипает шуршащая пелена. Он тянет руки к голове, но руки не слушаются, как в дурном кошмаре. Григорий чувствует, как его тело обволакивает холодное стремительное течение, и понимает, что он на дне реки. Понимает, что все получилось.