Темнее ночь перед рассветом

— Вот слушай один на эту тему, — хмыкнул Галицкий. — Звонок в ЦК раздаётся: «Вам секретарь нужен?» Отвечают: «Нужен, нужен. Один за другим мрут. Только знаете, какой бы нам пригодился?» — «Да знаем, — отвечают, — как раз такого и подыскали — и старый, и дурак!»

Данила подавил смех.

— Не смешно, сам знаю, — поморщился Галицкий. — Однако на месте героя нашего[9], орденоносца, посажен будет Сашка Сухарев. Юстицию отечественную подымал, а разница у них в возрасте год или два. Вот тебе и молодёжь! Так что как ни стар лозунг, а партия у нас так рулевым и остаётся.

Галицкий помолчал и, подводя черту под разговором, закончил:

— Отношения у меня с новым Первым неважнецкие. У Боронина на поводке не был, а уж под этого пионервожатого подавно не лягу. Думаю, менять пора и мне седло на сиделку, а шашку на валенки. Так у нас амурские казаки гутарят.

— Не спешите, Аксентий Семёнович, — поднялся Данила и улыбнулся в тон. — Рука не дрожит, перо из рук не валится. Дождитесь моего возвращения.

— Эк, хватил! — усмехнулся и прокурор. — Конечно, дождусь, — поднялся, пожал ему руку, подбадривая, хлопнул по плечу. — Удачи тебе и, как говорилось когда-то, жду со щитом.

Надо ли верить в приметы

У Чехова какой-то чудак из рассказа, вспомнилось почему-то Даниле, собиравшему бумаги в портфель, советовал: чтобы повезло и счастье не промчалось мимо, надо накануне ночью сварить чёрного кота. Ересь, конечно, и полная белиберда. Писатель, верно, выдумал это в ту пору, когда именовался «Чехонте». Дурь — дурью, однако с котом у Ковшова не сложилось, и, соответственно, как Костик ни бегал по его звонкам в аэропорту, из-за непогоды билеты на самолёт не продавались на ближайшие два дня. Вот и не верь в чёрную магию!..

После полутора суток тягостных метаний между вагонной полкой и рестораном Данила прибывал в столицу и, тоскливо глядя в окно, заливаемое проливным дождём, окончательно скис. Однако судьба-индейка всё же смилостивилась над ним и улыбнулась: над Павелецким вокзалом выглянуло солнышко, налетевший ветер разметал облака, лишь сырость под ногами и редкие капли за воротник напоминали о непогоде.

Изрядно намяв бока на лежанке, Данила, обременённый одним тощим портфелем, отказался от такси, метро и решил дотопать до Генеральной прокуратуры пешком, собраться с мыслями, в который раз переворошить во вспухшем мозгу всё мыслимое и немыслимое, хотя ночью только этим и занимался, не сумев сомкнуть глаз.

В Генеральной он мыслил найти Лыгина, одного из помощников Виктора Илюшина, находившегося в командировке, а уже с помощью Лыгина без проблем отыскать нужного человека в аппарате военной прокуратуры, пригласившего его на приём. Плутать одному по коридорам ему не хотелось, да и Лыгин, приятель с давних пор, обещался к его приезду раздобыть хотя бы малейшую информацию о пропавшем сыне.

Лишь только мысль о Владиславе пробилась из глубины его сознания, где он её пытался постоянно гасить, у Данилы слабли ноги, но ни с того ни с сего вдарил ливень, и Ковшову, забыв обо всём, пришлось метнуться к ближайшему метро — лёгкий плащ, легкомысленно взятый им в дорогу, мигом бы промок вместе с ним.

Отряхиваясь, он совершенно случайно отметил за своей спиной знакомую фигуру мужчины, мелькнувшего перед его глазами ещё на вокзале. Запомнился ему тот приметной кепочкой и внимательным взглядом, изучавшим его. Мужчина сразу завертелся, будто спохватился, и, уже совсем неприлично расталкивая входящих пассажиров, кинулся в сторону, будто нашёл того, кого встречал.

«Видно, так никого и не встретил», — решил про себя Ковшов, но отметил, что «прицеп» от него не отставал, вёл себя странным образом, пытаясь затеряться в толпе.

«Ну что же, последуем далее, таинственный спутник», — усмехнулся заинтригованный Данила и, перекинув плащ на свободную руку, поспешил по переходам метро к нужной станции.

В метро дремали бродяги и гуляли сквозняки. Холод земли властвовал здесь хлеще, нежели на воле. Благо Ковшов нырнул в людской поток, мчавшийся к очередной электричке, и быстро согрелся. Зябли руки, сжимавшие портфель, и, вообще, странное чувство владело им. Покинув город, он словно оторвался от родного, тёплого, спокойного, а ступив на чужую землю из вагона, враз растерял уверенность в себе, пал духом. «Вот уж действительно “будто лист оторвался от древа”, — мелькнули в сознании строчки не то какого-то стихотворения, не то из песни. Ностальгия всегда охватывала его душу, лишь он переступал порог, отправляясь в дальнюю поездку. А в этот раз особенно… Очаровашка так и не смогла скрыть слёз, целуя его, а Татьянка откровенно разревелась и убежала, не попрощавшись. — Неужели и её детское сердечко почувствовало нагрянувшую на нас страшную беду?..»