Поэтический турнир вылился в общешкольное мероприятие!
Это грандиозно — ведь теперь у нас будет много зрителей, а не только обязанные присутствовать преподаватели, попечители, случайно заехавшие родители и горстка старшеклассников, которые либо дружат, либо встречаются с кем-то из нашего поэтического класса.
Даллас согласился только после того, как я сказала, что создам жюри из учеников нашего семинара для отбора предложений и выбора лучших, а потом мы передадим их ему для окончательного утверждения. Его выбор определит «избранные номера программы чтений перед гостями». Это была идея Джорджины.
Джорджина, с помощью Томми или без него, в зависимости от ежедневного статуса их отношений, успешно занималась вопросами закупки продуктов и рекламой. Уэс из нашего джаз-банда заявил, что возьмет на себя музыкальное сопровождение и сольных исполнителей. Кристал договаривается с учителем рисования о том, чтобы украсить зал рисунками его учеников. Все остальные семинаристы обещали помочь в кофейном баре, организации посадочных мест, общей подготовке и последующей уборке зала.
У нас даже появилось официальное название мероприятия: «Дайте мне Поэзию или Смерть!»[70]
Я была не против того, что Даллас обнимает конкурсанток и помогает им сойти со сцены… пока очередь не дошла до Джорджины. Она, вдруг онемев впервые в жизни, рыдала в объятиях Далласа, а он поглаживал ее рыжие, как «огонь в камине», волосы.
Я избегала их обоих до конца вечера. С Далласом это удавалось довольно легко, ведь он был нарасхват: все нахваливали его за проведение такого чудесного поэтического турнира, организованного, между прочим, мной. Труднее было избегать Джорджины.
— Мне так стыдно, просто хотелось под землю провалиться, — заявила она, упав на свою кровать, едва мы вернулись в общагу.
От нее исходил аромат Далласова лосьона после бритья.
— Все испытывают страх перед сценой.
— Да еще Томми затеял ссору прямо перед моим выходом на сцену, — простонала она.
— Жесть, вот стервец, — сказала я, хотя именно он вызвал у меня наименьшую злость из этой троицы.
Джорджина взбила подушку и, сунув ее себе под голову, устроилась поудобнее.
— Вот-вот, он во всем и виноват. Как же я его ненавижу!..
— Ну, на нем свет клином не сошелся.
— Именно так и сказал Даллас.
— Кто бы сомневался, — проворчала я.
— Это ты к чему? — Джорджина в недоумении взглянула на меня.
— Он так проникновенно старался утешить тебя…
Вместо того чтобы отрицать это или преуменьшить, она усмехнулась.
Самодовольной, треклятой усмешечкой.