Темнотвари

* * *

ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ: удивительное событие произошло в Западной четверти Исландии: из воздуха спустился канат с якорем, который зацепился за камни мощёной дорожки у церкви. Это видели все, кто пришёл в церковь, и они выходили на улицу и щупали его. Потом по канату спустился человек и хотел отцепить якорь, но когда люди коснулись его, он обессилел, как рыба, вытащенная из воды, и тотчас оказался при смерти. Священник запретил дальше прикасаться к нему и велел отцепить якорь. Всё снова утянулось наверх: и человек, и канат, и якорь, и больше их никто не видел.

* * *

Они приплыли из-за моря, словно соборы под белыми парусами, церковные корабли, отчалившие от южных берегов, трёхмачтовые, под реющими христианскими знамёнами и вымпелами, с искусно раскрашенными фигурами гальюна, с укором смотрящими на морских чудищ, осмелившихся подплыть слишком близко, и резными крестами спереди и сзади, а на корме возвышалась статуя Марии с матерински распростёртыми объятьями, в которые могли вместиться и судно, и экипаж. На борту этих кораблей были начертаны имена самых святых церквей Богородицы у себя на родине, молиться в которых лучше всего: «Nuestra Senjora de la Paz»[37] «Nuestra Senjora de la Estrella»[38] или «Nuestra Senjora de la Inmaculata Concepcion»[39] – и когда ветер дул с моря, доносилось пение корабельного колокола:

Мир, звезда, непорочность… Мир, звезда…

Мы с Сигрид жили в Литлю-Вике всего пару месяцев, когда увидели, как они приплывают с моря. Это было в начале лета года тринадцатого в шестнадцатой сотне. Она возилась с овцами. Я сидел в мастерской и притворялся, что вырезаю на бычьем роге рассказ в картинках: за эту работу мне уже заплатили вперёд, и я с ней немного запаздывал, – а сам вместо этого продирался сквозь немецкую книжку с баснями Эзопа. Паульми Гвюдмюнд сидел на пороге мастерской и забавлялся тем, что ставил друг на друга овечьи косточки, которые я раскрасил для него в самые разные цвета. Тут примчалась Сигга, схватила мальчика в охапку и позвала меня, чтоб я пошёл и взглянул кое на что немного необычное. Мы выстроились на возвышении, где стоял дом, приставив ладони ко лбу. Зрелище и впрямь было необычное – и вовсе не «немного». Я поднял брови и с вопросом посмотрел на Сиггу, а по её лицу бродила улыбка. У меня словно гора с плеч свалилась: она не хотела уезжать с островов Оулавсэйар – хотя там она не бывала довольна, особенно после того, как местные обманули меня и не заплатили за то, что я заклял призрака Гейрмюнда Кожа-как-у-Хель[40], сказали, мол, я обещал также найти его сокровища, – но мне удалось убедить её, что нам будет безопаснее всего в том месте, где моя слава была больше всего: в моей родной местности на Страндир, к западу от Побережья Снежных гор. Да, сказка, плывшая к нам по летнему морю, сулила, что наше житьё здесь будет хорошим. Но когда стало ясно, что эти дивные суда держали курс прочь из нашего поля зрения: на восток от мыса и в соседний фьорд, мы договорились, что завтра на рассвете последуем за ними. Мы поскакали на лошадях, которых продали нам мои благодетели, а впереди себя я посадил мальчика. Нам так не терпелось увидеть эти корабли вблизи, что это чувство как бы заразило лошадей, они так легко бежали, что мы не успели оглянуться, как были уже в Рейкьяфьёрде. Но когда мы прибыли туда, то оказались в полном недоумении. Повсюду близ хуторов дымились костры, а когда мы приближались, то видели, что в них горели кучи всякого домашнего скарба, который стащили в одно место и подожгли. Дома на хуторах стояли пустые, и было видно, что покинули их в спешке; в кухнях валялись разбитые горшки и другая утварь, различные вещицы были разбросаны по бадстове и коридору. Всё это говорило о том, что у прекрасных судов цели были отнюдь не прекрасными: здесь производили разрушения и угоняли людей в плен. Сигрид застыла в седле, охваченная ужасом; Паульми Гвюдмюнд спрятал лицо у меня на груди, а самому мне пришлось сдерживаться, чтоб не зарыдать – не от страха, а потому что итог нашей увеселительной поездки показался мне достойным слёз. Мы решили возвращаться домой. Тут Паульми Гвюдмюнд как захохочет! Он указывал на склон и верещал:

– Сеяве́сек шмешнёй…