Темные проемы. Тайные дела

– Именно так, как и ожидалось, – ответила Агнесса, стоя у пламени, слегка расставив ноги и заложив руки за спину. Она была совершенно другого телосложения, чем ее сестра: коренастая, полная женщина примерно моего роста, с пухлым лицом и мощной шеей, темными глазами и густыми темными волосами, более модно уложенными, чем у ее сестры. На ней было простое платье из плотной пурпурной шерсти и черные туфли на высоком каблуке. Предвзятый наблюдатель наверняка сказал бы, что она слишком ярко накрашена, но для женщин ее телосложения и жизненного периода внешняя красота – в принципе щекотливый вопрос; хотя, мог ли я тогда назвать ее возраст с точностью хотя бы до двадцати лет? Как можно понять, она скорее казалась обычной англичанкой, чем ее сестра, в ней чувствовалось какое-то разочарование и подавленное, давно утраченное чувство, типичное для подданной Альбиона, как бы банально оно не выражалось. Я как специалист по осмотру различных объектов Фонда исторических сооружений много повидал английских женщин и научился подмечать подобные качества.

Оливия открыла шкаф из черного дерева и слоновой кости и принесла нам напитки. Больше никаких упоминаний о «встрече» не было. Повисла напряженная тишина; я знал, что мне нужно как-то разрядить обстановку, но не мог придумать, что сказать. К счастью, Агнесса вскоре избавила меня от терзаний.

– Что вы ищете? – спросила она.

Какая наблюдательность.

– По-моему, я уронил платок. – Едва ли эти слова прозвучали убедительно – скорее уж, жалко.

– Визит мистера Оксенхоупа не относится к нашему дому, – примирительно сказала Оливия. Она, конечно, тоже желала разрядки, но то, как она произнесла эти слова, обличало – суть не укрылась и от нее. Ведь искал я, по выражению Агнессы, пыль – и даже не отдавал себе в том отчет. Излишне говорить, что это было очень невежливо с моей стороны.

– И его телодвижения не имеют ничего общего с носовым платком, – сухо добавила Агнесса. – С любым из носовых платков: ни с тем, что в рукаве, ни с тем красивым в нагрудном кармане. У вас с собой три носовых платка, мистер Оксенхоуп?

– Нет, – спокойно ответил я. – Мы сидели здесь в темноте, и я подумал, что платок выпал из рукава.

– Что ж, я вам верю. А сидеть в темноте – единственное занятие, которое моей сестре по-настоящему по нраву.

– Неправда, – изрекла Оливия. – Как можно догадаться, еще я люблю верховую езду. А вы, мистер Оксенхоуп?

– Боюсь, что нет. – На самом деле я подумывал о том, чтобы попробовать заняться ездой, когда начал понимать, на что будет похожа моя работа в Фонде, но Гэмиш Хайторн настоятельно отговорил меня от этого, сказав, что бросать вызов арендаторам, садясь на их любимого конька, – негоже. С тех пор я задавался вопросом, как сильно повлиял на мнение Хайторна тот факт, что он сам не умел ездить верхом и не выглядел способным на это. Но, без сомнения, это во мне говорило злорадство.

– Тем лучше для вас, – сказала Агнесса. – Поездка верхом с моей сестрой – авантюра только для самых отчаянных.

– Все равно мне жаль, – сказал я, глядя на Оливию и пытаясь встретиться взглядом, потому что, какой бы самодостаточной она ни казалась, мне становилось жаль ее – так же, как и себя.

– Вам шерри? – спросила Оливия, то ли избегая моего взгляда, то ли не подозревая о моих намерениях. – Или джина? Или паскадо? Паскадо – это аперитив, который Агнесса особенно ценит. Это напиток елизаветинской эпохи, приготовленный на основе айвового сока. Или предпочтете виски?

Я подумал, что мне лучше приложить некоторые усилия, чтобы успокоить Агнессу, и вызвался попробовать паскадо.

– Оно по вкусу лишь очень немногим, – заметила вторая сестра.

Вечер оставался напряженным.

Очевидно, сестры плохо уживались друг с другом, и все их общение сводилось то к насмешкам, а то и к унижениям. Изрядная доля нападок, казалось, исходила от Агнессы – но, по-моему, ее активная позиция отчасти объяснялась тем, что Оливия производила такое впечатление, будто много лет назад сказала все, что хотела, и теперь предпочитает хранить гордое молчание. Однако позже тем же вечером мне показалось, будто Оливия несколько раз сама била в цель – но Агнесса каждый раз вела себя так, будто была слишком глупа, чтобы понять нападку. Может, так оно и было, но я в этом сомневался. Сестры, очевидно, годами упражнялись в этой сомнительной дисциплине взаимных претензий; всякое слово и всякий еле заметный жест в их обществе отягощал подтекст за гранью понимания любого постороннего. Я, конечно, время от времени пытался завести «общий разговор», но Агнесса была настроена враждебно, а Оливия, хотя и была совершенно вежлива, казалась донельзя безразличной и утомленной всем этим миром.