Темные проемы. Тайные дела

Стены комнаты, в которой мы очутились, были обшиты темными панелями от пола почти что до потолка. В углу слева за дверью стояла массивная кровать с покрывалом из темно-красной парчи. Казалось, она занимала больше места, чем односпальная, но не так много, как ложе для двоих. У дальней стены стоял туалетный столик из розового дерева, чем-то смахивающий на алтарь – сходство усиливалось тем, что перед ним даже табуретки не стояло. По правую сторону от столика-алтаря виднелось окно, наглухо занавешенное темно-красными шторами из тяжелой бархатной ткани – моя мать всегда называла такие «пылесборниками». В углы по обе стороны от окна было задвинуто по большому темному сундуку. Несколько с виду непримечательных светильников в духе ар-нуво красовались на стенах – и плафонное стекло оказалось столь темным или загрязненным, что в комнате было едва ли светлее, чем в тусклом коридоре за моей спиной. Единственная картина висела над изголовьем кровати.

– Красивая комната, – вежливо отметил я, украдкой косясь за плечо и ожидая, когда черная собака выбежит-таки за открытую дверь на другой стороне лестничной площадки.

– Потому что в ней погибло много мужчин, – абсолютно серьезно сказала мадам А. – Эти две прекрасные вещи ступают рука об руку – любовь и смерть. Закройте дверь.

Я послушался. Собаки по-прежнему не было видно, и я решил забыть о ней на какое-то время.

– Почти все ее одежды – здесь, – сказала мадам А., подведя меня к одной из стен – та оказалась одновременно дверью огромного шкафа, о чем я не сразу догадался. – Ну что же вы, подойдите и посмотрите.

Повинуясь ей, я почувствовал себя глупо. Трехстворчатый шкаф буквально ломился от платьев, свисающих с центральной перекладины – как в магазине. Окажись они антикварным тряпьем или саванами для беременных, я едва ли удивился бы, но глазам моим предстала обычная современная женская одежда; насколько я мог судить – очень дорогая. Выбор – на любой сезон: зимние наряды, летние наряды, огромный набор тех длинных вечерних платьев, которые все реже и реже видишь в ходу. За всей одеждой тщательно ухаживали, как если бы она и впрямь предполагалась к продаже. Мне пришло в голову, что платья вполне могут оказаться неношеными. Да и комната мало походила на жилую – не будь здесь этого гардероба, я бы принял ее скорее за часовню, чем за спальню. За часовню в морге, вдруг осенило меня – и разве не о том сказала мадам А., не о многих людях, что умерли здесь? Я-то думал, это форма речи.

– Прикоснитесь к ним, – сказала мадам А., словно прочтя мои мысли. – Достаньте их и посмотрите на отметины тела Хризотемиды.

Я колебался. Если вы не портной, вам инстинктивно не захочется рыться в тряпье чужого человека, тем более – абсолютно незнакомого.

– Достаньте, – повторила мадам А. в своей повелительной манере.

Я осторожно снял с вешалки наугад выбранное платье. Вполне обычное, шерстяное. Теперь стали очевидны следы носки – даже при здешнем полумертвом освещении. Похоже, моя робость вывела старуху из себя – она сама потянула из шкафа вечерний туалет из белого атласа.

– Изумительно, изысканно, несравненно! – пронзительно выкрикнула она. Я думаю, будь в ней достаточно роста – она прижала бы платье к своему телу, как это иной раз делают продавщицы в магазинах одежды. Но с ее комплекцией оставалось только держать его на вытянутых перед собой длинных руках – так что большая часть подола шлейфом улеглась на темно-бордовый ковер. – Встаньте на колени и осмотрите его. – Тут я заколебался. – На колени! – со сталью в голосе приказала мадам А.

Припав на колени, я подобрал ткань платья. Теперь, будучи ближе к полу, я заметил большое темное пятно – даже бордовый ковер не мог его скрыть.

– Поднимите ткань к лицу, – приказала мадам А. Я так и сделал. Какое странное – но и приятное – ощущение! На меня будто дохнуло невесомым шелком. Та, чью кожу окутывал этот наряд, вдруг стала для меня гораздо более реальной, чем старая уродливая мадам А.

Старуха уронила платье – и в тот же миг вытянула следующее, не менее длинное, пошитое из той ткани, которую, если не ошибаюсь, называют жоржет. Бледный атлас все так же покоился на полу между нами.

– Встаньте на белое коленями. Наступите сначала, – велела мадам А., видя, что я собираюсь обогнуть его. – Хризотемиде бы это понравилось.

Я не решился поступить таким образом, отползая аккуратно в сторону, и тогда мадам А. ловко накинула наряд из жоржета мне на голову – мне потребовалась минута-другая возни, чтобы выпутаться. Я не мог не заметить – и даже больше, чем просто заметить, – что ткань сохранила тот самый чарующий аромат в особых местах. Запах кружил голову – мне казалось, что я вот-вот увижу хозяйку гардероба во плоти.

Старуха сдернула с вешалки третий наряд – из голубой тафты, откровенный и очень тонкий.

– Такое вы бы и сами смогли носить, – хихикнула мадам А. – Вам нравится носить голубое, и вы достаточно худы. – Я, конечно, никогда не говорил ей, что мне нравится голубой цвет, – видимо, это как-то считывалось и без слов.