Темные проемы. Тайные дела

Папа, ужасно рискуя, бросился поперек дорожного потока – мы застряли, если мне не изменяет память, на портсмутском направлении. Водитель покинул салон и направился к нам. Я заметила, что его спутница – девушка явно моложе мужчины, в экзотической шляпе цвета спелой вишни, – вытянула одну руку перед собой и уставилась на свои ногти. В другой руке тут же, будто по мановению волшебной палочки, появилась пилка.

– У вас поломка? – спросил мужчина.

Мне это казалось очевидным – вся дорога за нами в лужах масла. Кроме того, разве мой отец не объяснил?

– Еще какая – и я даже не понимаю, что именно полетело, – сказал папа.

Мужчина стянул с руки водительскую перчатку, большую и грязную.

– Подержите? – спросил он. Отец перчатку взял.

Ловко припав к земле, мужчина в заправской манере автомеханика поднырнул под нашу машину, что-то там, внизу, осмотрел. Небрежно запустил руку под капот – стальные внутренности жалобно лязгнули.

– Сэр, вашей повозке крышка. Если вам интересно мое мнение, не думаю, что она вообще еще когда-нибудь поедет.

– В таком случае не интересно, – любезно сказал отец. – Жарко, не так ли? – Он утер высокий морщинистый лоб, пригладил пальцами седые пряди волос.

– Может, вас отбуксировать?

– Разве что в ближайший гараж. – В устах папы это слово всегда звучало очень по-французски.

– Куда?

– Я имею в виду станцию техобслуживания. Если вас, конечно, не затруднит…

– Ну а что мне еще остается? – Водитель достал из-под заднего сиденья своего авто толстый потертый трос, черный и засаленный, смахивающий на веревку палача.

– Рада знакомству, – только и сказала его подруга, убирая в футляр пилочки и лак.

Нас дотянули до города, оставленного позади еще час-другой назад, и отцепили у ворот автомастерской, притулившейся на уединенном отвороте магистрали.

– По-моему, тут закрыто на выходные, – скептично заметила мама. Этот ее голос всегда легко оживает в памяти – немного слишком глубокий для женщины, но все еще красивый, безмерно гармоничный.

– Думаю, хозяин просто отошел, вернется еще, – утешил наш благодетель, сматывая трос со сноровкой бывалого рыбака. – Ну или постучитесь погромче… – Он трижды вдарил ногой по сваренным из тонких стальных листов воротам и без лишних слов укатил.

Вспомнив, что на мой день рождения был свято обещан визит к морю, я заплакала. Константин, раздраженно поерзав на месте, еще глубже ушел в себя и свой фолиант. Мама, перегнувшись через переднее сиденье, раскрыла мне свои объятья. Я подалась ей навстречу и зарыдала, уткнувшись в ее ярко-красное платье.

– Kleine Lene, wir stecken schon in der Tinte[60].

Папе, который знал шесть языков, но пользовался только одним, не нравилось, когда мать переходила на родной немецкий в кругу семьи. Он затарабанил по воротам с мощью, которая и не снилась привезшему нас сюда типу, – листовая сталь завибрировала. Все его причуды мама знала наперечет, но не придавала им значения, когда дело касалось нашего благополучия.

– Эдгар, – сказала она, – давай вручим детям подарки. Особенно моей малышке Лине.

Мои слезы – детские, водянистые и вполовину не столь горькие, как у взрослых, – оставили на рукаве ее платья темное пятно. Она с улыбкой покосилась на причиненный мной ущерб. Отец был и сам рад отложить решение проблемы с поломкой на потом; но мама, убоявшись мародеров, забрала все свои тетрадки на проверку, а Константин, конечно же, не расстался с книгой. Мы зашагали вдоль главной дороги – шумной, распаленной солнцем, лишь в минувшую пору мягких нравов представлявшую собой нечто адекватное. Клубы пыли жгли лицо, щербинки гравия вонзались в пятки – острые, как разбившееся на мелкие осколки стекло. Мы с мамой, державшей меня за руку, шли в авангарде. Отец попытался пристроиться рядом с нами, но наша обочина была для этого слишком узка. Константин, отстраненный и погруженный, как всегда, в какие-то свои думы, замыкал ход.

– Правильно в газетах пишут, – бросил отец в сердцах, – что британские дороги не под автомобили прокладывались. Тут разве что какая-то очень странная машина проедет!

Мама кивнула с легкой улыбкой. Даже в мешковатом платье, какие были в моде в двадцатые годы, она не могла не восхищать своей фигурой эллинской богини и волнистыми локонами медового оттенка.

А вот и Хай-Стрит. В первом же магазине вся витрина – в игрушках, а в остальных – чего только не было: бакалея, ткани, материалы для растопки. Все – пыльное, в патине времени. Резная деревянная вывеска «ТОРГОВЫЙ ДОМ» была прилажена на фасад здания – и довольно криво прилажена, стоило заметить, даже не по центру. О таких магазинчиках сейчас с ноткой легкого пренебрежения отзываются как о «коммерции старого образца», но, думаю, даже в лучшие годы особой популярностью это место не пользовалось. Бросив опасливый взгляд на витрину с игрушками, папа заявил:

– Выбирайте, что понравится. Главное – без суеты, без опрометчивых решений. – Отвернувшись, он замурлыкал мотивчик из «Леди-Розы»[61].

И тут Константин его огорошил:

– Я хочу телеграфный кабель, пап.