– Мы должны разобраться с семейными делами, – вставила Диана, – так что отправляйся-ка ты к себе домой.
Во время бесконечно тянувшихся недель прошлым летом, когда Раннер жил с ними, он несколько раз ругался с Дианой. Она на него кричала, а он огрызался: «Диана, ты здесь не муж», после этого уходил в гараж, напивался и часами швырял о стену свою старую бейсболку. Нет, Диана явно не сможет отправить его восвояси.
– Не волнуйся, Ди. Езжай и через час мне позвони – расскажешь, что происходит, ладно?
Диана метнула в сторону Раннера гневный взгляд и выскочила на улицу, громко хлопнув дверью.
– Батюшки, что это с ней! – сказала Мишель и посмотрела, маленькая предательница, на отца, скорчив рожицу.
Волосы у нее стояли дыбом в том месте, где Раннер потрепал ее по голове. Он всегда вел себя с детьми довольно странно – ласки были грубыми, но не как у взрослого. Ему нравилось их щипать или вдруг пнуть, чтобы обратить на себя внимание. Они смотрят телевизор – он неожиданно перегнется и сильно шлепнет кого-то из них по руке или по ноге. Любая из дочерей от такого шлепка посмотрит на него глазами, полными слез и возмущения, а он заржет и скажет: «И че-о-о такого!» или «Я ж здороваюсь. Приветик!». А когда он куда-нибудь с ними ходил, всегда шел сбоку на приличном расстоянии и бросал на них косые взгляды. Эта картина всегда напоминала Пэтти старого койота, который, прежде чем напасть, несколько километров следует за жертвой по пятам и действует ей на нервы, прихватывая то за хвост, то за ляжку.
– Папочка приготовил нам макароны, – сообщила Дэбби. – Он останется на обед.
– Вы же знаете: пока меня нет, в дом нельзя никого пускать, – сказала Пэтти, вытирая порошок несвежей тряпкой.
Мишель округлила глаза и привалилась к плечу Раннера:
– Господи, мам, это же па-а-а-па!
Лучше бы он умер. Он так мало общается с детьми, так мало для них значит, что было бы гораздо лучше, если бы он вдруг умер. А сейчас он живет где-то там, не очень далеко от них, время от времени неожиданно появляется на пороге с идиотскими фантазиями, планами и распоряжениями, которые дети имеют обыкновение выполнять.
Она была готова наброситься на него с обвинениями. А еще захотелось рассказать о сыне и о странном содержимом его шкафчика в школе. От мысли, что Бен режет животных и хранит в школьном шкафчике их органы, перехватывало горло. Заявления Крисси Кейтс и ее подружек – это недоразумение, которое может завершиться и благополучно, и печально. А вот фрагментам плоти ни объяснений, ни оправданий не находилось, хотя она была мастерицей придумывать оправдания поступкам людей. Слова Коллинза о том, что Бен, возможно, совратил собственных сестер, ее больше не беспокоили – по пути домой она тщательно обдумала это предположение, досконально изучила, переворачивая с боку на бок, вглядываясь в зубы. После этого сомнений не осталось: Бен никогда бы этого не сделал.
Но она знала, что у сына определенно имеется предрасположенность к тому, чтобы делать больно другим. Из головы не выходил случай с мышатами – обливаясь потом, со звериным оскалом на лице он исступленно вгонял их лопатой в землю и, похоже, получал от этого удовольствие.
Он очень грубо обращается с сестрами. Иногда смех заканчивается криком – приходилось неоднократно вмешиваться: оказывается, Бен заводил руки Мишель за спину и медленно-медленно тянул вверх. Или схватит за руку Дебби и выкручивает кожу – и то, что начиналось как шутка, заканчивается ужасно: им овладевает ярость; сжав зубы, он не отпускает руку, пока кожа не покрывается кровавыми пятнышками. Такой же дикий взгляд, как у Раннера, когда он возится с детьми.
– Папе нужно отсюда уехать.
– Ну же, Пэтти! Вышвырнешь меня из дома, даже не поздоровавшись? Ладно тебе! Давай поговорим, у меня к тебе деловое предложение.
– Мне ли обсуждать с тобой деловые предложения, – сказала она. – У меня ни цента за душой.
– Ты так всегда говоришь, а на самом деле это неправда.
Он посмотрел на нее плотоядно и лихо крутанул бейсболку на засаленных волосах козырьком назад. Он, наверное, хотел пошутить, но в голосе звучала угроза: вроде как ей же лучше, если это неправда.
Он отстранил от себя дочек и подошел, как всегда, очень близко. От выпитого пива он сильно вспотел, и рубашка прилипла к груди.
– А разве ты не продала сеялку? Верн Ивли сказал, что ты только что продала сеялку!
– Все деньги уже ушли, Раннер. Они всегда уходят, едва я их получаю.
Она попробовала сделать вид, что разбирает почту. Он по-прежнему стоял почти вплотную к ней:
– Ты должна мне помочь. Мне очень нужны деньги, чтобы ехать в Техас.