Темные тайны

Мне удается встать на следующее утро рано, чтобы помочь Лапочке в магазине, но я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме признаний Евы и подарка Зейла. Поэтому я очень рассеянная, роняю целый поднос с крохотными стеклянными флакончиками, они разлетаются на миллиард осколков. Забываю, как разменивать деньги и обращаться с кассовым аппаратом.

Целый день Лапочка держит радио включенным, и ближе к вечеру кто-то прерывает музыку, чтобы сообщить нам, что теперь Элизабет официально считается ураганом и вот-вот достигнет берега к северу от Майами. Его скорость семьдесят пять миль в час, ему присвоили первую категорию. Новость заставляет меня прислушаться, но все равно это не моя проблема.

У меня ураган своих проблем не меньше пятой категории.

В половине шестого Лапочка вешает на дверь табличку «ЗАКРЫТО». Я кое-как дожидаюсь конца ужина, потом помогаю Лапочке убрать со стола и выскальзываю на улицу. Мне хочется пойти к протоке Лайл, к Зейлу. Но я этого не делаю, не могу. Что-то меня останавливает.

Целый день я думала об искренности в глазах Зейла, о его губах на моей щеке, о его близнеце Аароне, погибшем в огне.

О том, как он клянется, что его отец не убивал Эмбер и Орли, о заколке моей матери. Не понимаю, что все это значит.

Я иду к тому концу дощатого настила, что расположен ниже по реке. В направлении дома Харта и Элоры и старой понтонной лодки. Нет, я не ожидаю встретить там Харта. Мы с ним не разговаривали больше месяца, с той самой ночи, когда он едва не убил Кейса.

Но он там, я узнаю об этом раньше, чем ступаю на дощатый настил. Его сигарета как дымовой сигнал. Я замираю и думаю, не повернуть ли обратно. Не уверена, хочу ли с ним разговаривать, однако слишком поздно. Он слышал мои шаги.

– Ты можешь спуститься, – произносит он. – Я починил лестницу.

Я вздыхаю и, прежде чем влезть в лодку, снимаю с пальца кольцо Элоры. Потом занимаю свое привычное место на сломанном сиденье, и мы с Хартом просто сидим в молчании. Стараясь не смотреть друг на друга.

– Ну что, Грейси, – говорит он, туша окурок каблуком ботинка. – Я рад, что у нас состоялся тот разговор.

– У тебя все было нормально? – спрашиваю я. – Я по тебе скучала.

– Да, – кивает он и делает долгий выдох. Его голос похож на скрип ржавых петель. И, возможно, это первые слова, что Харт произнес за много дней или недель. – Я тоже по тебе скучал, Печенька.

– Извини, что не рассказала тебе о медали Кейса. Мне следовало тебе сообщить, как только я ее нашла.

Харт поднимает голову и внимательно смотрит на меня. Он очень похудел с начала лета, скулы заострились, и цвет лица бледнее, чем обычно.

– А почему ты не сообщила?

Я пожимаю плечами:

– Боялась причинять тебе лишнюю боль.

– Не надо меня оберегать, Грейси.

– Хорошо.

– Ты пришла сюда затем, чтобы сказать мне это?

– Не только за этим.

Харт приподнимает брови и достает еще одну сигарету.

– Тогда почему бы тебе не выложить остальное?

– Она разговаривает с Евой! – выпаливаю я. – Элора.

– Черт. – Он щелкает зажигалкой, но у него слишком дрожат руки, чтобы зажечь сигарету. – Что она говорит?

– Ева не желает мне рассказывать. Но что бы это ни было, оно доводит ее до нервного срыва. – Я смотрю на свой палец, где должно быть кольцо Элоры. – Лучше бы она вместо этого пообщалась со мной.

– А если она говорит то, что тебе не хотелось бы слышать?

Я не знаю, что ему ответить, поэтому меняю тему.

– Думаю, она в тебя влюблена. – Харт недоуменно смотрит на меня. – Ева.

– Нет, – возражает он. – Она думает, будто влюблена. Из-за того, что я сделал.

– А что ты сделал?

– Не ей, Вику. – Харт усмехается, потом проводит ладонью по лицу и глубоко вздыхает. Голос у него такой же изможденный, как и вид. – Этот мерзавец избивал ее до синяков.

– Боже! Ева тебе так сказала?

– Ей было незачем это делать. Я это чувствовал, Грей. – Харт вставляет сигарету в рот. Потом вспоминает, что она не зажжена. – Я это чувствовал, ее страх и боль, что никому в мире не будет дела, если этот ублюдок ее убьет.

– Господи, Харт!

– И весь город тоже это знал. Не я один. Не надо быть эзотериком, чтобы заметить синяки. – Харт снова пытается зажечь сигарету, и на сей раз ему это удается. Он жадно втягивает дым. – Только никто не сказал об этом ни слова.

Какими бы талантами ни обладали здешние люди, они живут по определенному кодексу – не вмешиваться в то, что творится за закрытыми дверями. Так было всегда. Лапочка часто повторяла: «Заботиться о делах других людей – значит распускать сплетни».

– Ты не представляешь, в каком состоянии Ева была прошлой зимой, – продолжает он. – Бедный ребенок. И есть Бернадетта, пугающаяся собственной тени, которая слово против не скажет своему братцу. Она молчала, потому что боялась, что Вик опять примется за нее. – Я смотрю на него в недоумении. – Грейси! Да все знают, что он их бил.

Я размышляю о Бернадетте, ее опущенной голове и шалях, которые она носит даже в летнюю жару. Лицо Харта потемнело, и я понимаю, что он думает о собственной матери. Как она страдала все эти годы от рук его отца.