Темные тайны

И задаюсь вопросом, станет ли старая понтонная лодка таким же местом и для меня? Будет ли моя история эхом ее истории?

Ведь так всегда происходило у нас.

Харт оказывается поверх меня, и я уже ни о чем больше не думаю.

Даже о Элоре. Или о Зейле, с его пламенно-ледяными глазами и электрическим прикосновением.

Я думаю только о Харте. О том, как мне хочется покрыть поцелуями его израненную душу, до которой мне никогда не добраться. Поэтому мои губы находят его ключицу, скулы и яремную впадину у основания шеи.

Харт решает ускорить темп, и я не возражаю, когда он неуклюже пытается расстегнуть мои шорты и снять их. Я хочу избавиться от них, но они застревают у меня на лодыжках. И Харт смеется низким, искренним смехом, и, когда я его слышу, то по уши влюбляюсь в него опять. В тысячный раз за семнадцать лет.

Харт сильнее прижимается ко мне, я протягиваю руку и трогаю его сквозь джинсы, а он едва сдерживает стон. Я чувствую его зубы на моей шее, он больше меня не целует. Кусает, словно хочет съесть меня живьем. Жадно поглотить. Дыхание Харта прерывисто, он рычит мое имя и проникает шершавыми пальцами под мой бюстгальтер.

Уилли Нельсон, со своего конца пруда, ворчит и ревет на нас, как на шумных соседей, мешающих ему спать.

Я вожусь с пуговицами на джинсах Харта, но не могу их расстегнуть. Одна его рука зарылась в мои волосы, а другая приходит мне на помощь и рывком расстегивает ширинку. Я слышу, как металлические пуговицы рассыпаются по дну лодки. Джинсовая ткань трется о мои ноги, а от веса его тела у меня перехватывает дыхание. Я пытаюсь стянуть с него джинсы, но Харт резко останавливается и не позволяет мне.

– Нет, – говорит он. – Не нужно. Мне просто надо… – Мои губы вновь находят его шею, и слова Харта превращаются в бессмыслицу.

– Черт! – Я чувствую, как все его мускулы напрягаются, а потом он обмякает в моих объятиях.

И на этом точка. Все закончилось.

То, что тянуло нас друг к другу, рассеивается как дым.

Харт помогает мне подняться. Он перекидывает через плечо свою рубашку, а потом вытряхивает кипарисовые иглы из моего топа и возвращает его мне. Я надеваю его через голову, затем натягиваю шорты. Харт приводит в порядок джинсы, бормочет что-то насчет пуговиц и о том, как уже поздно. Пытается пошутить, но ему это не удается.

Харт провожает меня домой. Он не держит меня за руку, но все-таки выдавливает:

– Спокойной ночи.

И ничего больше.

Когда Харт уходит, я берусь за дверную ручку. Из тени на крыльце неожиданно возникает Ева. Луна освещает ее платиновые волосы.

– Ты мне лгала, – шепчет она. – Ты говорила, что Харт тебя не любит. – Подбородок Евы дрожит, и в голосе столько страдания.

– Он не любит.

Ева приближается ко мне. Глаза ее – цвета речного тумана.

– Пожалуйста, не увози его, Грей. – Она дотягивается до моей руки. Крепко ее сжимает. – Харт – единственный хороший человек здесь. – Ева начинает рыдать. – Ты не понимаешь. Ты не знаешь, что он для меня сделал. Он спас меня, Грей. Если Харт уедет…

– Мне известно, Ева. – Она удивленно смотрит на меня. – Харт рассказал мне, что сделал для тебя.

– Он тебе рассказал? – Ева моргает, отпускает мою руку и делает шаг назад.

– Тебе незачем бояться, – говорю я, но Ева в оцепенении. – Вик больше не причинит тебе зла. И твоей маме.

Она немного успокаивается, и я притягиваю ее к себе, чтобы обнять. Ева льнет ко мне точно младшая сестренка, которую мне хотелось уберечь.

От Виктора. И подобных ему мужчин. От этого города. От боли, которую испытываешь, из-за безответной любви.

Но я не могу защитить Еву от всего. Я обнимаю и глажу ее волосы, а она продолжает плакать. Я вдыхаю сладкий летний запах. И вновь и вновь обещаю ей, что Харт никуда не уедет. Он ее любит. Я ее люблю. Очень, очень сильно. Все любят. Все будет хорошо. Мы всегда будем вместе, чтобы поддерживать друг друга.

Вскоре Ева отстраняется от меня, чтобы вытереть лицо. Потом целует меня в щеку и идет обратно к своей двери, машет мне, и я вижу, как она одними губами произносит: «Прости, Грей», а затем исчезает.

Я проскальзываю в «Мистическую Розу» и тихо закрываю за собой дверь. Иду на кухню попить. Сахарок скулит, потому что я его игнорирую. Я опять внимательно рассматриваю фото, а потом снимаю рамку со стены. Она висела там так долго, что обои под ней оказываются ярче остальной кухни.

Я отгибаю металлические скрепки, которые держат картонную подложку, и вынимаю фотографию. Я вешаю обратно пыльную рамку и несу фотографию в ванную комнату. Включаю свет и наклоняюсь к зеркалу, подношу фотографию к лицу.

Загнанные глаза женщины не похожи на невинные глаза маленькой девочки на снимке, но они вполне соответствуют глазам более взрослой девушки в зеркале.

Я беру фотографию с собой в постель и ставлю ее на тумбочку рядом с рамкой, где мы с Элорой. Долго смотрю на фото, а потом выключаю лампу и засыпаю под шепот колокольчиков Евы.

Через несколько часов что-то будит меня. Я сажусь в темноте и не понимаю, почему проснулась. Вскоре опять слышу это, стук, совсем негромкий.