– Почему, черт возьми, Элора просто мне не рассказала? Почему никто никогда мне не рассказывал? – Я так зла, что все держали меня в неведении. – Здесь мой дом, Харт! – Я смотрю на дома, расположенные вдоль дощатого настила, и понижаю голос до шепота: – Вы что, ребята, надо мной смеялись? Все это время? Что я такая глупая и ничего не знаю?
– Притормози. – Харт каблуком гасит сигарету. – Не горячись, Грейси. Это не так.
– А как? – Я чувствую себя идиоткой, единственным гостем на вечеринке, который не посвящен в шутку.
– Элора не рассказала тебе, потому что не хотела, чтобы ты хранила этот секрет, не желала, чтобы ты несла это бремя. – Харт проводит рукой по лицу и бормочет: – Черт.
– Я могла бы с этим справиться, – замечаю я. – Элора не дала мне шанса.
– Такая мерзость меняет человека, это его портит. На всю жизнь, поверь. – Харт вздыхает, и звук этого вздоха кажется мне таким же глубоким и илистым, как Миссисипи. – Ты часто повторяешь, что здесь твой дом, Грейси. Однако это не так.
– Что?
Харт кричит на меня в отчаянии:
– Нет! Не так! Ты вырвалась. Ты уехала. – Я открываю рот, чтобы возразить, но он мне не позволяет. – Подожди, просто послушай. Грей, ты не была замешана в этом дерьме. Конечно, ты приезжала летом, но ты здесь не жила круглый год. Никогда не находилась тут так долго, чтобы пропитаться вонью этого места.
– Это не моя вина! Я хотела быть здесь. Ты знаешь, как сильно…
– Замолчи! Ты вообще слышишь, что я говорю? Мы радовались, что ты была избавлена от всего этого. – Харт обводит рукой пристань. Дощатый настил. Большую черную бочку. – Мы любили тебя, Грей. Мы любили тебя, особенно Элора. Ее почти убило то, что она старалась разорвать с тобой отношения прошлым летом. Долгое время я не знал, переживет ли она это. Но ты собиралась вернуться сюда, когда тебе исполнится восемнадцать лет. А она слишком тебя любила, чтобы позволить этому случиться. А я! Господи, Грейси. Я так тебя люблю. Да все мы. Каждый из нас. Мы все тебя любим. – Он замолкает, чтобы перевести дух. – Ты хочешь знать, почему мы тебе никогда не рассказывали об этом? Мы не рассказывали по той же причине, что и мисс Розалин. Потому что мы тебя любим. И желаем тебе счастья. – Его голос трескается, как гнилое дерево, и он трет глаза. – Хотя бы кому-то из нас должно же быть хорошо.
Я открываю рот, но, похоже, не могу говорить. У меня нет ни слов, ни сил, чтобы ответить, поэтому я просто сижу молча несколько секунд, наблюдая, как Харт роется в карманах в поисках новой сигареты. А когда он ее прикуривает, я смотрю, как медленно сгорает сигарета.
И это напоминает мне о матери.
– Что было потом? – шепчу я. – После пожара?
– Они оставили пепелище дымиться. Вероятно, решили, что все кончено. Думали, что Демпси Фонтено находился там и что теперь он мертв, поэтому они пошли домой.
– Но ведь это был не конец?
Харт качает головой и делает несколько длинных затяжек. Словно ему нужно подготовиться к тому, что он хочет сказать.
– Он объявился прямо здесь. В тот самый вечер, перед наступлением темноты.
Я не свожу глаз с реки, чтобы мне не пришлось смотреть на Харта. Полностью опустошенного и побитого.
– И эту часть я видел своими глазами, – говорит он. – Демпси Фонтено ураганом принесся сюда, ревел, как раненый кабан. И люди начали выходить из домов, чтобы посмотреть, что случилось. Мой отец взял меня с собой. Хотел показать мне это. А Демпси вопил о том, как они угробили его ребенка. Убили малыша, именно это он кричал. Сожгли его заживо, так он заявил. И никто ему не поверил. Ведь никто понятия не имел ни о его жене, ни о сыне. Вернее, о сыновьях.
– Близнецы, – говорю я. – Как Эмбер и Орли.
И как Сера с Сандром.
И как мы с Элорой.
Харт кивает.
– Только мы этого не знали. Я сам не знал этого до сегодняшнего вечера. Но с ним был маленький мальчик, Грейси. Точнее, его тело. – Он смотрит на меня. – Как ты сказала, его звали?
– Аарон. Номер двенадцать, – произношу я.
– И вот Демпси Фонтено стоит на дощатом настиле, держа в руках мертвого ребенка, и истошно вопит. А этот ребенок… он… весь обгоревший.
– Ты это видел?
– Я не просто видел, чувствовал. Я ощущал эту боль. – Харт трясет головой. – Она была такая сильная, что я обмочил штаны.
– И тут вдруг начинается шторм. Я помню этот холодный дождь как из ведра, сильные волны на реке, гром и молния. Внезапное наводнение средь ясного вечера. Это было нечто нереальное, а в воздухе ощущалось электричество, такое сильное, что волосы на макушке вставали дыбом.
– Мощь моря и неба, – шепчу я.
– Я никогда не чувствовал ничего подобного.
Я дрожу и обхватываю себя руками. Думаю о тех вспышках видений, которые часто получаю. О картинах той ночи, когда умерла Элора.
Ветер.
И дождь.
Я помню, что говорил Харт о той ночи. Бушующий шторм, явившийся из ниоткуда. Яблочко от яблони…