Темные ущелья

– Скажи это тысячам наших приспешников в Трелейне. – Ее клыки искажают, обрезают слова. Она чуть не давится от кусательного рефлекса, потом берет себя в руки. – Скажи это каждой душе, не могущей вынести испепеляющий марш, который твои хозяева из Черного Бедствия навязали человечеству, – каждой душе, втайне жаждущей темноты и дарованного ею сладкого бреда. Ты ничего не понял, смертный… Твои сородичи стоят на коленях и бьют себя в грудь в храмах и святилищах, вы ищете дух внутри… Мы и есть ваша вечная душа, мы, двенды, вечные. – У него на глазах она теряет человеческий облик. У нее раздвоенный почерневший язык, который скользит между зубами, словно улавливая в воздухе его запах. Гилу приходится напрягаться, чтобы уловить смысл в звуках, которые она издает. – Мы – ваша тьма, мы – ваша душа. Мы являлись вам в снах с начала времен; мы приносим вам дар темной радости и спасения. Если мы ваши хозяева, то лишь потому, что вы не можете жить без нас.

– Да? – Он фыркает и призывно взмахивает кириатской сталью. – Это мы еще посмотрим.

Существо, в которое превращается Рисгиллен, издает сквозь зубы дребезжащий звук. Ему требуется мгновение, чтобы понять – это смех.

– Думаешь, убив меня, ты сумеешь остановить нас? Оглянись вокруг, глупец. – Хищной лапой она указывает на двенд, выстроившихся за пределами круга. На кипящую, плотно скованную тьму на вершине холма. – Наши армии ждут лишь прорыва. Когти Солнца ждут, когда их выпустят на волю, клан Талонрич об этом позаботится.

– Сдается мне, у Талонрича сейчас другие заботы.

Едва эти слова вырываются из губ Рингила, он осознает, что так и есть. Понимает, что двенды, сдерживающие Когти, на что-то отвлеклись и теперь охвачены подобием паники. Он криво усмехается. – Мне кажется, дело не только во мне. Что-то еще грядет, Рисгиллен. Разве ты этого не чувствуешь?

И, возможно, именно осознание этой истины заставляет ее наконец оторваться от окровавленной травы и броситься на него, вытянув когти, разинув челюсти, с криком в глотке, с диким вызовом в демонических пылающих раскосых глазах – с вызовом и, кажется, с мольбой.

Он не нуждается в икинри’ска, если только это не она придает ему нечеловеческую быстроту и уравновешенность. Он не нуждается в магии, и даже ненависть ему теперь ни к чему.

Все, что ему нужно, – это сталь. Все, что он есть, – это клинок.

Он слегка наклоняется, уходит от ее прыжка, бьет Другом Воронов снизу вверх, а потом тянет его в сторону. Кириатская сталь впивается в рычащую тварь, что когда-то была Рисгиллен, где-то в области живота, прорезает броню и тело, которое та защищает. Друг Воронов ненадолго застревает, дойдя до хребта, Рингил пыхтит и тянет сильней, клинок вырывается на волю. Двенда распадается, кровь и внутренности летят во все стороны. Две половины падают на землю, он резко поворачивается, держа Друга Воронов в низкой стойке.

Видит, что Рисгиллен – во всяком случае, ее верхняя половина – все еще каким-то образом жива, корчится и бьется на том, что осталось от ее живота, пытается подняться на прижатых к земле руках. Нижняя часть туловища и конечности, подергиваясь, лежат в стороне, уже сморщиваясь и снова обретая человеческую форму и размеры, но похоже, что даже жуткого увечья, которое он нанес, недостаточно. Она как-то переворачивается и сверлит его пылающим взглядом снизу вверх.

Он делает шаг вперед. Меняет хват на Друге Воронов в правой руке.

– Мне жаль твоего брата, – говорит он неожиданно для самого себя. – Прости, что я не смог стать Корморионом ни для него, ни для тебя.

Вы просто выбрали не того героя – только и всего.

Он опускает кириатский клинок. Держит его двумя руками, вкладывает в удар весь свой вес. Острие пронзает грудную клетку и сердце, входит в землю внизу. Рисгиллен издает тихое шипение сквозь зубы, и демонический блеск в ее глазах наконец-то гаснет.

А с ним – и последний след Ситлоу, какой Рингилу суждено было увидеть.

Глава шестьдесят третья