Темные завесы

Послеполуденный воздух был тихим и свежим, а заходящее солнце щедро заливало затянутое облаками небо над мемориалом Линкольна багровым и синевато-серым сиянием – настолько картинным, что оно казалось искусственным. Кэтрин сидела на траве возле памятника героям Второй мировой войны, под одним из тех изящных американских вязов, что окаймляют Пруд Отражений. Безмятежная вода пруда была зеркалом, а хмурое небо в нем – картиной Моне. Кэтрин не чувствовала себя такой одинокой с тех самых первых дней в психиатрическом отделении, когда не была уверена, что когда-нибудь выйдет оттуда. Тогда реальность представлялась перевернутой с ног на голову, – так, как она представляла себе дурной ЛСД-трип. В колледже Кэтрин знала пару пострадавших от «кислоты», которые даже после интенсивной терапии никогда по-настоящему не казались прежними. Припомнились их закатившиеся глаза и бессвязные паузы между мыслями, ясно указывающие на ускользающую когнитивную хватку, тщетность попыток связать их между собой, на огромные усилия, требующиеся для поддержания даже мимолетных отношений с нормальностью. Такова и ее судьба? Кэтрин почти смирилась с тем фактом, что ее шалтай-болтайский разум и вправду раскололся надвое и, возможно, никогда не соберется воедино, что она и в самом деле сумасшедшая и должна оставаться взаперти. Но потом все-таки нашла выход из туннеля. Наконец-то сумела взять себя в руки – по крайней мере, как ей казалось, пока она не переехала в этот таунхаус и не обнаружила там призраков, которые выбили ее из душевного равновесия. Конечно, это не поддавалось никакому рациональному объяснению. Логики и здравомыслия было недостаточно, чтобы объяснить то, с чем она столкнулась. Было бы легче принять предположение Джека о том, что она просто отдалась на волю какой-то мелодраматической романтической фантазии. И какие у нее доказательства обратного? Лишь смутные подозрения, подпитываемые сверхъестественными происшествиями и совпадениями. Но, несмотря на все свои сомнения – а может быть, даже и из-за них, – Кэтрин верила, что они были чем-то реальным и правдивым. Забавно, что приходится размышлять обо всем этом, подумала она, сидя здесь, среди призраков этого города. Памятники им здесь повсюду. А что есть у Ребеки Райт? Нераскрытое дело, лежащее в коробке в каком-то подвале, сын, который только рад забыть ее, и убийца, которому все сошло с рук. Вот и весь ее мемориал. Мысль об этом терзала Кэтрин. И все же, что бы она ни пыталась предпринять по этому поводу, не было никакой гарантии, что правосудие восторжествует. Если что, то подобные усилия могли лишь уничтожить ее. «Поговори со своим психотерапевтом», – предложил ей Джек. Угу… Билет в один конец – обратно к лавандовым стенам, электрошоку и пощелкивающим шариковым ручкам.

Сидя там, Кэтрин поняла, насколько устала. Все, чего ей хотелось, – это вернуться домой, опять начать принимать пролаксис и проспать до следующего года.

* * *

Порывистый сырой осенний ветер несся по улицам Джорджтауна, подбрасывая в воздух маленьких дервишей из листьев, прежде чем капризно разбросать их во все стороны. Мисс Дюпре и ее верная домработница Мэгги рука об руку боролись с холодом, плетясь по Резервуар-роуд в сторону Висконсин-авеню. С туго повязанными на голове платками, в длинных суконных пальто, развевающихся, как флаги во время шторма, женщины походили на вдов беженцев с какой-нибудь фотографии послевоенного Парижа работы Брассая[48]. Кэтрин не могла не восхититься ими, наблюдая за происходящим из окна своей спальни. «Две крепкие старые птицы, которых не пугает стихия», – подумала она. Оконное стекло потрескивало от ветра, и Кэтрин подумывала разжечь камин. Идея свернуться калачиком с хорошей книгой и своими призрачными друзьями перед теплым камином казалась очень уютной, но предостережение Рассела о протекающих газовых трубах удержало ее. Она сделала себе мысленную заметку обязательно позвонить в газовую компанию, чтобы те всё проверили. Все-таки зима на носу.

Кэтрин не помнила, как легла в постель, но помнила, что ее разбудило. Эдит Пиаф пела «Осенние листья». На миг ей захотелось натянуть на голову одеяло и спрятаться под подушкой. Может, если игнорировать происходящее, песня испарится, а полтергейст, который ее включил, отступится и сгинет без следа. Она была слишком измучена, чтобы противостоять очередной галлюцинации. Или слишком боялась того, что могла увидеть? И тут пластинка вдруг запнулась. Какой-то изъян в виниле постоянно сбивал иглу назад, отчего голос Пиаф вновь и вновь рефреном повторял одну и то же строчку, полную грусти и сожалений о былом.

Это уже начинало бесить.