Темный бог вечности

Интересно, а что сейчас творится в университете? Как все они там: Кувалда, Лис, Гвоздь, Крошка?.. что поделывают двойняшки – Неразлейвода?.. как, наконец, сложилась жизнь Манон? Может быть, она и в самом деле была высокоблаголепных кровей, хоть и не сознавалась?.. Из разорившихся?.. Они так носятся со своей семейной честью – шокинг немыслимый, чтобы наследница благолепного и, тем более, высокоблаголепного рода, вдруг сама зарабатывала себе на хлеб?! Конечно, белошвейка не служанка, но все-таки. Во всяком случае, держалась она – куда там всяким благолепным девицам, мало, что ли, с ними шуточек шучено? Эля выпито по тавернам и харчевням? Мало ли им юбок ободрано и в кустах под Стеной Капитулярия Привилегий, и по клетушкам в университетских странноприимных домах, где проживал, учась, – или, по понятиям городских властей, "прохлаждался в разврате университетского самоуправления" – студиозный безбашенный люд.

Что же касается Манон, она – что характерно – единственная в их шалом сообществе не имела прозвища. Вряд ли она вышла замуж за булочника, не та натура. Как она отнеслась к его, Генрика внезапному исчезновению, и с кем теперь спит? Как все они к этому исчезновению отнеслись? Наверное, за прошедшие… ну, да, без малого четыре года прошло… кто ж будет о тебе помнить, если ты – с глаз долой? Времени на раздумья сэр Советник ему тогда не оставил ни секунды. Решаться надо было быстро, и на отъезд решаться, и на операцию, где вероятность выжить – пятьдесят на пятьдесят, как ей об этом было сказать?.. Отговорки?.. Ну, да. Может быть и отговорки, даже, скорее всего. Но что ж теперь-то руками махать? Все в прошлом, и Манон в прошлом, и вся "прохладная и безбашенная" студиозная жизнь.

Вместе с ним в вагоне подземки ехало всего несколько человек, да и те вышли на промежуточной остановке… черт знает, что тут находилось, сэром Советником от информации любопытство подчиненных не поощрялось, и было чревато крупными неприятностями… может, Ответственный секретарь Флай здесь сидел?.. "Что-то я слишком уж расслабился, – думал Генрик, – пора бы готовиться к встрече". Обрадованных его новым назначением не будет, в лучшем случае равнодушные. А в худших случаях, причем, вполне предсказуемых, его ждала зависть, ненависть и жесточайшие подковерные схватки. В голову, между тем, по-прежнему лезли непрошеные воспоминания.

Неужто прошло уже четыре года? Ну, да. Почти. Операция по вживлению контакторов, три семестра учебы у Кулакоффа – та еще школа, кстати сказать – потом работа в лаборатории на родной планете. Ему вдруг пришло в голову, что режим в лаборатории был практически тюремным – никаких контактов с внешним миром, все контакты только под землей в рамках ублюдочного эмбриона подземного города. На поверхность, даже в ту часть университетского библиотечного комплекса, что составляла нечто вроде наземного вестибюля лаборатории, нельзя было попасть без специального пропуска. А выдавался пропуск шефом охраны по объяснительной записке непосредственного начальника с указанием цели выхода на поверхность, и с непременного письменного разрешения заместителя Советника по режиму, теолога, между прочим. Вот, кстати, тоже интересный факт – всю территорию университета внутри Стены Капитулярия, да и все кварталы от рынка и аж до самого Рейна он, Генрик, в свое время облазил и знал, как свои пять пальцев. Но ему тогда и в голову не приходило, что под ними, глубоко под землей, находится лабораторный комплекс, мощнее которого во всей вселенной не было и нет, а равных… ну, скажем так, не слишком много. И шефом которого отныне является он, Генрик, сын безродного виллина, всю жизнь только и умевшего махать палашом за более чем скромное вознаграждение.

Вагон подкатил к платформе, над порталом которой светилась большая цифра "2". На официальном языке лабораторный комплекс так и назывался "объект номер два". Обшивка вагона приглашающе дематериализовалась, Генрик вышел из вагона, который немедленно покатил дальше… куда?.. сначала к имперским официальным и жилым кварталам, а после черт его знает, куда. В неизвестность. Он постоял немного перед закрытым порталом вестибюля, стирая с лица следы всех своих крамольных размышлений, и выставил блоки против ментального вторжения в психику.