Темный лик двойника

— Но крупный босс может оказаться отпетым негодяем.

— Так чаще всего и бывает. Поэтому дифирамбы, которые поют ему газеты, выглядят песнью сумасшедших. Сумасшедший и тот, кто заказывает их и тот, кто печатает. Надо бы остановиться. Но, как в старой песне: «Не могу и не хочу!».

— Вот так умирает журналистика!

— Да, мы на ее похоронах. Оденем же черные костюмы, платья и проследуем траурным маршем. Состоятся поминки, на которых насытим утробу, и веселье вновь хлынет через край!

— Иронизируете?

— А что делать? Вот если бы вы смогли замолвить за меня словечко?..

— ?!!

— Перед своим издателем. Мол, есть интересный человек, рамки периферии не позволяют ему развиваться. Я бы постаралась понравиться…

«Не сомневаюсь!».

— Но это я так, к слову… Уже приехали.

Мы вошли в подъезд кольцеобразного двухэтажного дома, поднялись на второй этаж и оказались в уютном зале, где собрались человек сорок, в большинстве своем женщины. Мое появление вызвало настоящий бум, разговоры прекратились, множество глаз устремились на меня. Надя торжественно возвысила голос:

— Дамы и господа, разрешите представить гостя Старого Оскола, одного из лучших современных писателей Александра Павлова.

Я деликатно наклонил голову, и тут моя хитрая спутница ошарашила следующим заявлением:

— Он расскажет о проблемах и перспективах нашей литературы. После можете задать ему вопросы.

Я бросил на Надежду полный благородного негодования взгляд. Какое коварство! Но аплодисменты немного «растопили» мое сердце. Надежда, подхватив меня под руку, подвела к почитателям.

— Александр, это члены местного литературного общества «Росы». Наш председатель Сергей Васильевич.

Руководителем «Рос» был человек средних лет, худощавый, с темными, чуть тронутыми сединой волосами, пронзительными глазами и крупным, орлиным носом. Он ответил мне сильным рукопожатием, и в глазах как будто вспыхнуло любопытство. «Волевой парень», — подумал я.

Надя представила меня остальным; рослый, толстый мужчина с окладистой бородой широко растянул губы и вцепился в мою руку бульдожьей хваткой (я еле вырвался!). Молодящаяся дамочка рядом с ним в экстазе воскликнула:

— Это он! Он!

Затем осторожно коснулась меня, точно перед ней — музейный экспонат. Ее менее импульсивная соседка удивленно заметила:

— А ты сомневаешься?

Волну судорожных восклицаний постарался сбить худосочный человек с кислым выражением лица, который иронично произнес:

— Мы здесь тоже не лыком шиты. При желании такого перца Москве зададим!

После такого грозного предупреждения, Наде пришлось нивелировать ситуацию, она отпустила милую шутку и продолжила представлять участников «Рос». Запомнить всех их я бы не смог, поэтому посчитал своей главной задачей улыбаться, пожимать руки, иногда бросить дежурное приветствие. Больше казусов не было за исключением одного странного высказывания краснолицего мужчины с мелкими кудряшками белых волос, почему-то вдруг продекламировавшего: «Быть или не быть?». Произнеся бессмертную фразу, он дружески хлопнул меня по плечу.

«Странно, — подумал я, — он посчитал, что в гости приехал Шекспир?»

Но тут ко мне важно подплыла розовощекая, похожая на матрешку девица и молчаливо протянула одну из моих книг. Я так же безгласно подписал: «С любовью!», какая-то тетенька рядом многозначительно крякнула:

— Вот так.

«Что — «вот так»?».

— Дамы и господа, — торжественно заговорила Надя, — предоставим трибуну Александру Павлову.

— Я специально не готовился, — шепнул я ей.

— Несколько слов, — так же тихонько ответила она, — минут на 25–30.

Я не стал возражать, поскольку все кричали: «Просим! Просим!», некоторые даже выставили вперед диктофоны и мобильники.

С чего начать? Я вовремя вспомнил, что особым успехом пользуются ораторы, говорящие ярко, самозабвенно простые истины, которые человек стремится услышать. Например, фраза: «Жить надо честно, порядочно, не воровать, не обманывать…» — банальнее не придумаешь в обществе всеобщего воровства. Но выложите эту банальность собеседнику, проникновенно посмотрев в его глаза, вложите в нее максимум искренности, да добавьте «доброе словцо», чтобы товарищ понял: перед ним «свой до мозга костей», и вам, как ни странно, поверят. Так и я начал: сказал, что любое произведение — это четыре взаимосвязанных компонента — идея, сюжет, образы и язык. И хотя «открытие» было старо, как мир, публика восприняла его благосклонно, меня попросили повторить, уточнить…

Затем я поведал, что рождение любой идеи, помимо элемента мистического, обусловленного наличием у человека таланта, предполагает высокий уровень знаний («чтобы сама идея не была вторичной») и умение анализировать труды ваших собратьев по перу, прежде всего, классиков. Я немного опасался, что разъясняю им на пальцах то, о чем наверняка знает даже наша дворничиха тетя Зина, как бы публика не отвернулась от кумира. Но ни в коем разе! Глаза зрителей «пламенели от восторга», два или три раза меня останавливали, умоляя повторить ту или иную фразу.