Тэмуджин. Книга 3

Дел по подготовке к принятию ханства было много. Со всех борджигинских куреней были созваны в ставку лучшие умельцы по дереву, чтобы готовить новую ханскую юрту – огромную, двенадцатистенную. Несколько дней тайчиутские мужчины толпами ездили по ближним лесам и набирали отборные прутья для решеток, возили тоненькие жердочки для крыши. Умельцы отбирали из них все лучшее, точили их, вырезали и подравнивали один к одному. Во многих юртах куреня трудились женщины, разномастным конским волосом расшивали узоры на белом, как сметана, войлоке, готовили покрытие для нового ханского жилища.

По табунам и стадам ездили нукеры Таргудая, отбирали овец и кобылиц для пиршественного мяса, отгоняли их на лучшие пастбища – нагуливать жир. У рано ожеребившихся кобылиц, у отелившихся коров отнимали детенышей, забирая у них едва появившееся молоко – на архи. Готовились к пирам и другие борджигинские нойоны и зажиточные соплеменники, они тоже отбирали приличный скот из своих стад, чтобы внести свою долю в общий котел.

К Таргудаю вновь зачастили в гости борджигинские нойоны. Теперь они наперебой спешили показать ему свою преданность. Таргудай, про себя презирая их за переменчивое нутро, зло посмеивался над ними:

«Испугались, засуетились, когда увидели, что другие и без них поднимают меня на ханство, а раньше-то все раздумывали да прикидывали, боялись за свои шкуры… Ну, ничего, многим из вас я потом еще припомню…».

Однако, как ни хотелось ему открыто посмеяться над ними, потешить жаждущее торжества свое сердце, он, спрятав обиду глубоко, в самый низ злопамятной своей души, на лицо себе неизменно надевал радушную улыбку и приглашал всех гостей в юрту, угощал и занимал их разговорами.

В эту-то пору и прибыли к нему послы кереитского хана.

Было уже позднее утро и солнце поднялось на половину локтя, когда Таргудай, только что выпив полную чашу арзы, поправив голову после вчерашнего разговора с гостями, оронарскими нойонами, собирался посмотреть отару овец, выделенных для будущих пиров, пасущихся недалеко от куреня.

Сев на своего старого вороного жеребца, он успел только выехать из айла, как увидел приближающихся с южной стороны двоих всадников, в которых узнал своих табунщиков. Те двое пасли его лошадей на расстоянии полудня пути, и Таргудай встревожился, увидев их в курене.

«Уж не табун ли потеряли?.. Или волкам на съеденье отдали?» – жаром обдали его злобные мысли, и он сжал в руке плетку, жаждая при первых же их словах беспощадно избить негодников.

Табунщики, подъехав, спрыгнули с лошадей и поклонились.

– Таргудай-нойон, – обратился к нему старший из них, мужчина лет сорока, поблескивая радостными глазами, – к вам едут послы от кереитского хана. Сегодня утром они подъехали к нашему стойбищу и назвались нам. Мы тут же сели на коней и поскакали вперед, чтобы предупредить вас. Они, надо думать, идут по нашему следу и скоро будут здесь.

Таргудай был опешен и с трудом вникал в услышанное.

«Кереитский хан?.. Что ему нужно от меня? – его охватила тревога, однако, подумав, он успокоился: – Ладно, видно, что не с войной идет, если шлет послов. Да тут для меня и честь немалая, если не к кому-то другому, а ко мне захотел обратиться кереитский хан, значит, меня считает за старшего среди монгольских нойонов…».

Обрадованный, он вернулся в свою юрту и вызвал жену.

– Послы кереитского хана едут ко мне, – сообщил он ей не без гордости, – быстрее готовь стол, надо их принять достойно…

Та, опаленная радостным испугом, рванулась в молочную юрту, грозным окриком на ходу подзывая рабынь.

Таргудай, подумав еще, послал за своими тайчиутскими братьями и ближайшими нойонами. «Пусть увидят, – ощущая на сердце сладостное чувство, думал он, – какую честь мне оказывает кереитский хан. Тогда-то уж до них дойдет, наконец, кто я перед ними и кто они передо мной».

Первыми прибывших к нему двоих молодых племянников он послал встречать ханское посольство.

«Хан просто так не пошлет своих послов, – додумывал он между делом, – может быть, он хочет пригласить меня в какой-нибудь поход на меркитов или татар… А почему бы мне и не пойти с ним? Вместе с борджигинскими да керуленскими родами у меня немалое войско может набраться… Это все к тому идет, чтобы мне стать монгольским ханом. Не иначе, сами небожители ведут к этому…».

Вспомнив, что он все еще сидит в будничной одежде, Таргудай сорвался с хоймора, срывая с себя поношенный ягнячий халат, открыл большой сундук, охапкой вывалил из него бархатные штаны и рубахи. Выбирая те, что почище и поновее, он темными от застарелой грязи руками мял мягкую ткань, рассматривал на свету.

Переодевшись, он засунул за шелковый пояс тяжелую серебряную мадагу и, одев новую соболью шапку, вгляделся в медное зеркало. На него смотрело начинающее стареть, уже изъеденное морщинами, но все еще полнокровное лицо матерого самца. «Ничего, меня еще надолго хватит, – подумал он удовлетворенно. – Есть во мне еще силы…».