Тэмуджин. Книга 4

– Пусть бы и не слышала ничего, – вздохнул Тэмуджин и признался братьям в сокровенном: – Очень жалко мне ее, сердце разрывается, как подумаю, какие муки перенесла она там… Я ведь тоже был в плену, знаю, как тяжело в неволе, но я был у своих соплеменников, меня никто и пальцем не мог тронуть, а она – в чуждом племени, на чужой земле. Знаете, что там с ней делали? Все ее тело было синее от побоев… А теперь все эти разговоры, дыма ведь не утаишь, вонь так и будет идти… – Он скрипнул зубами, голос его налился злостью. – Ненавижу всех этих болтунов и бездельников, у которых больше нет заботы, кроме как чернить людей, обливать грязью. Видно, у этих ничтожных людей вся радость в этом. Вместо того, чтобы о своей жизни подумать, своими делами заняться, они будут ходить и рассказывать о других, днями и ночами болтать о том, что их не касается…

Он замолчал, ожесточенно глядя на очаг. Братья терпеливо ждали.

– Вот что мы сделаем, – наконец сказал Тэмуджин, и в глазах его блеснул знакомый холодный огонь. – Сейчас вы с Джэлмэ и Боорчи возьмете с собой нукеров, разыщете эту косую бабу, допросите и узнаете, от кого она все это слышала. Узнаете, кто еще в нашей части куреня болтает об этом, схватите всех и отрежете им языки.

Бэлгутэй испуганно покосился на него, но осмелился спросить:

– Брат, может быть, это слишком уж круто, может, их просто хорошенько отхлестать плетьми?

– Замолчи! – зло покосился на него Хасар. – С болтунами так и надо поступать. Моя бы воля, я их за волосы привязывал к хвостам диких жеребцов и пускал в степь.

– Сделайте так, как я сказал, – твердо повторил Тэмуджин. – От этого народу будет только польза: меньше пустых разговоров – больше времени на нужные дела. И объявите всем, что отныне я запрещаю всем упоминать про плен моей жены. Пусть все вобьют себе в головы: это никого не касается, кроме меня одного! Исполните все как можно быстрее и доложите мне.

Братья ушли. Слышно было, как проскрипели по снегу их шаги в сторону своей юрты. Вскоре у коновязи послышался глухой шум, негромкие голоса. Звякнули удила, донесся удаляющийся топот копыт.

Тэмуджин посидел, глядя на потухающие угли, успокаивая себя, и, выждав некоторое время, пошел в большую юрту.

У очага сидели все женщины его айла: мать Оэлун, Бортэ, сестрица Тэмулун и Хоахчин. Старая рабыня, увидев Тэмуджина, засобиралась к себе в молочную юрту, но Оэлун не отпустила ее.

– Сиди, сиди, допьем вместе архи, – сказала она, с улыбкой глядя на раздевавшегося Тэмуджина. – Не стесняйся нашего нойона, ведь было время, когда ты ему пеленки меняла, а теперь он вот каким человеком стал. Гордись!

– Я и горжусь… и радуюсь своей судьбе: на свете нет, наверно, ни одной такой рабыни, кроме меня, чтобы ела, да еще пила архи вместе со своими нойонами, – улыбнулась та. – Я всегда думаю, что жизнь у меня лучше, чем у многих вольных людей.

– Не говори так, – с улыбкой сказала Оэлун, подливая ей в чашку из домбо. – Никакая ты не рабыня, ты наш человек. А хочешь, мы тебя замуж выдадим? В любом нашем курене найдется старик, который согласится жить с тобой.

– Что ты говоришь, моя хатун!.. – со смехом замахала та. – Ты что, не видишь, какая из меня невестка? Ты еще калым за меня запроси.

– А почему бы и нет? Сама ты не низкого рода человек, а то, как попала к нам, с каждым может случиться. Вот и меня с оружием в руках пленил когда-то мой муж Есугей-багатур, а недавно и Бортэ наша испытала такое же, что тут говорить, все мы, женщины, одинаковы…

Тэмуджин, снимая волчий полушубок, слушал их разговор и подумал про себя: «И вправду, ничего тут необычного нет, наверно, у половины женщин такая судьба, нечего тогда и печалиться об этом…»

Он прошел на свое место на хойморе, сел и с бесстрастным лицом принял из рук жены чашу с горячим молоком.

Поздно вечером к нему пришли братья. Они вышли из юрты, и Хасар тихим голосом доложил:

– Шестерых самых болтливых поймали и сделали, как ты велел.

– Шума не было?

– Нет, только мужья их заартачились, но когда мы сказали, что это твой приказ, то сразу смирились.

– Вы им объяснили, за что я наказываю?

– Да, они все поняли и приняли это как закон.

– Хорошо, пусть ваши парни с утра походят по куреню и послушают, что люди говорят об этом.

– Хорошо, брат.

Вернувшись в юрту, Тэмуджин еще посидел немного, выжидая, не будет ли еще каких-нибудь вестей, и скоро, придавленный усталостью, лег отдыхать.

* * *

Ночью его разбудила Бортэ.

– Тэмуджин, вставай! Там какой-то шум, видно, что-то случилось.

– Что такое? – Тэмуджин резко приподнялся, огляделся вокруг. На ближнем камне очага горел светильник.

– Там какие-то крики. Вот опять, слышишь?

Он прислушался. Откуда-то и в самом деле доносились голоса.

«Уж не по вчерашнему ли делу? – Тэмуджин сел, встревоженно обдумывая: – Может быть, кто-то возмутился расправой со сплетницами, шум поднял? Что же тогда мне никто не сообщает?..»

Голоса доносились как будто с восточной стороны.

– Кажется, это в айле анды? – спросил он.

– Мне тоже так показалось. – Бортэ испуганно смотрела на него.