Тень

– Есть информация, что какие-то злодеи и вправду вырывают гражданам их длинные языки.

Все разом охнули! Не может такого быть!

– А вот и может! Пятеро пострадавших сейчас в полицейском госпитале, под строгим присмотром. Один, правда, вчерась скончался, другой еще позавчерась, третий без сознания, думаю, не жилец боле на свете, четвертый с ума спятил, а вот пятый жив, здоров…ну, я это…понятно, не совсем. В смысле язык-то у него тоже вырвали. Но здоров братец оказался! Здоровье бычье! Говорить, конечно, не может, но грамотный попался. Все, как ни наесть, написал в подробностях.

С этими словами Фрося рухнула со стула. Гости принялись хлопать ее по щекам, отворять все окна, лить в рот не то воду, не то водку. Насилу в себя привели.

– Так, гости дорогие! Давайте-ка вы по домам! Не обижайтесь, Христа ради, но невестам нашим отдых нужен. Совсем заморились они с нами! – Это Лукерья. Встала, отвесила всем земной поклон, и гости стали нехотя расходиться, заливая в себя по дороге стремянные, на ход ноги и ход коня, сетуя только на то, что так и не узнали, чем же закончилась история пристава. Тот же был сразу взят в оборот Лукерьей , отведен в сторону, подальше от народа, да озадачен вопросами по жизнь его нелегкую, судебную, про людишек паршивых, с которыми ему приходится общаться по службе, да про начальство, которое не ценит его, да шпуняет по делу и без. Короче, самые, что наесть, животрепещущие темы.

Да, не вовремя Жека эту тему затронула. Ты смотри, как неприятно получилось. Живы, все-таки. Поди ж ты. Еще Никанора не нашли, не дай Бог (Лукерья перекрестилась). И что ж этот, с бычьим здоровьем им наплел? И как же мне об этом проведать? Станешь спрашивать – заподозрят. А может?.. Вот об этом стоит подумать, хотя, что он может сказать? Тень напала? Так его в психи запишут. Но, на всякий случай… Ладно, утро вечера мудренее.

Весь следующий день Лукерья думала, как бы… как бы это помягче сказать… уладить вопрос с живучим мужичком. Батюшки! Я ж забыла, что Тень-то сейчас не в моей власти! Ай, яй, яй! Что же делать? Да и Фрося уже не в доме родном, а в городе. Ладно, может и так обойдется.

А между тем, полиция не дремала и пристав не соврал, хоть и сболтнул лишнего. После письменного допроса единственного оставшегося в живых Петра Миронова ищейки начали свое дело. Петр был молодой парень, высокого роста, косая сажень в плечах с копной непослушных русых вьющихся волос и добродушным лицом простого русского кузнеца. Он и вправду работал в кузне. Так что, здоровья у нег было, хоть отбавляй. Сыщики долго не могли понять, как это, по его словам, на него напало сначала что-то черное, а потом, когда он уже начал терять сознание от боли, ОНО внезапно превратилось в старую бабку, которая напоследок плюнула ему на плешь, видимо, рассчитывая на то, что он уже не жилец. Но как? Как же это может быть, когда такого здоровенного бугая сломала какая-то бабка, да, к тому же, вырвала у него язык? Петро только мычал, крутил своей кучерявой головой и делал какие-то непонятные жесты. Местный художник, как смог, воспроизвел портрет преступницы. Пришлось отвезти Петра на место преступления. Уж больно запутанное и, как сейчас говорят, резонансное это было дело. Слухи уже пошли в народ. Не дай Бог, смуту поднимут! Греха не оберешься! В лесу Петр быстро нашел и показал то самое место. Ничего необычно. Стали искать следы преступника – нет! Ни одного! Да то ли это место? Не спутал ли чего? Петр яростно мотал головой и громко мычал, что должно было означать: точно тут. Да и кровь вот… Все верно. Нашли собаку-ищейку – без толку. Ни следа, ни запаха! Мистика какая-то. На всякий случай прочесали лесок. Нашли еще следы крови. Одни, видимо, от других потерпевших, уже почивших в бозе, а вот от места, где пытали Петра. По каплям крови, видимо, капавшим с оторванного языка, веревочка вилась к деревне Мокерово. Такие же капли крови с остальных мест преступления показывали то же направление. Значит, разгадка кроется где-то здесь!