Тень

Последние слова Фомич произнес скороговоркой – это была фраза профессора, которую он запомнил, а не его собственное соображение. Но Фомичу она понравилась своей простотой, она как-то легла на его собственные представления о мире: вот он отца своего никогда не видел и знал только по рассказам бабки и матери. Наверное, в реальности папа был другим? Фомич вздохнул. Он сбавил шаг – вот вроде бы еще недавно он сам говорил Степе, что мирские печали – удел живых, а мертвые не чувствуют, не радуются и не плачут. Вроде бы так и есть, но, объясняя Лизе устройство города, он неожиданно наткнулся на воспоминание, вызвавшее в его очерствевшем сердце неожиданную бурю. Как там профессор говорил – инерция жизни?

Погрузившись в свои мысли, Фомич не обратил внимания на то, что они с Лизой вышли из переулка на Лубянскую площадь. Лиза замерла. Страшный замок нависал над ней, заслоняя небо, заслоняя электрические облака. Он не то чтобы стоял на площади, он висел над бездной. Не оглядываясь на своего спутника, Лиза пошла к замку. Ей хотелось рассмотреть его получше. Замок висел в воздухе, чем ближе Лиза подходила к бездне, тем отчетливее слышались ей чьи-то страшные крики. Здание Лубянки как будто было вырвано из земли, Лиза видела остатки фундамента, еще покрытого землей. Нижняя часть замка светилась отражением какого-то страшного пожара, бушевавшего в бездне под ним. Крики стали невыносимы, и Лиза зажала уши руками. Бездна манила ее, и Лиза, повинуясь этому неслышному зову, ускорила шаг. Сейчас она заглянет вниз. Просто посмотрит, и все. Или, может быть, прыгнет. Да, прыгнуть туда будет самым интересным приключением.

Рука Фомича крепко схватила Лизу за предплечье и потащила ее назад.

– Дура. Куда ж ты полезла, нельзя туда! Сгинешь!

У Лизы кружилась голова, но она больше не слышала голосов. Чем дальше Фомич оттаскивал ее от пропасти, тем яснее становились ее мысли.

– А там внизу… там внизу, что – ад? – голос Лизы дрожал.

Фомич остановился и почесал в затылке.

– Ну, возможно, и ад. Никто точно не знает. Наверное, ад, – он опять нахмурился. – Но тот, про который попы рассказывают, – общий. С котлами, с огнем неугасающим… А настоящий ад, он ведь у каждого свой… Но ты об этом не думай! Главное, не подходить. Гиблое это место…

Они шли дальше молча. Лиза отряхнула с себя воспоминания о страшных голосах и снова с любопытством смотрела на жизнь города. Лизе бы очень хотелось еще порасспрашивать Фомича, например, о странном соборе в небе над городом и о черной туче, несущейся вокруг него в бесконечной пляске, но она решила больше не мучить старика вопросами, он тяготился ролью экскурсовода. Дальше они шли в тишине, и Лиза просто с интересом разглядывала необычный мир вокруг.

* * *

В зеленоватом мерцании больших мониторов, которые, казалось, росли из стен жилища Оракула, кожа Хутулун выглядела фарфоровой. Царевна не отрывала взгляда от монитора: теперь, когда Оракул знал, куда смотреть и за кем следить, они провели последние несколько часов вместе, наблюдая за приключениями Степана и Фомича в настоящей Москве. Они видели спасение Лизы и битву в переулках у Патриарших прудов и напряженно следили за освобождением Антона. Царевна отвернулась от экрана и посмотрела вверх, туда, где под потолком висел Оракул.

– Ты думаешь, у него получится? – в голосе Хутулун звучала искренняя, почти детская надежда.

– Государыня-царевна, мне трудно сказать, – Оракул задумался, и зал наполнило тихое жужжание электроники. – Он, очевидно, на правильном пути… Он настойчив и даже храбр… По-своему. Вот уж кто бы мог подумать, что я такое когда-нибудь про мента скажу… Понимаете, я могу просчитать вам математическую вероятность его успеха, но это никак нам не поможет, потому что в итоге всегда все зависит просто от удачи. Повезет ему или не повезет.

Царевна кивнула. По сравнению с ней Оракул был молод, но говорил ровно то, что подсказывал Хутулун ее долгий опыт. Больше семисот лет провела она в другой Москве. Хутулун видела все, что когда-либо переживал город: видела страшные пожары, эпидемии, нападение ордынцев и польскую оккупацию, восстания и чумные бунты, две революции и немецкие бомбежки. Она прожила вместе с городом так долго, что ее «я» маленькой любопытной и немного избалованной девочки почти растаяло во всепожирающем сознании гигантского старого города. Она вспоминала всех Теней, с которыми ей довелось встречаться, и с удивлением отмечала, что Степа был по сравнению с ними… нет, не лучше и не хуже, а просто совсем другим. В нем было какое-то невиданное ею раньше упорство и готовность довести дело до конца.