Тень Галена

— Где-то там, далеко-далеко впереди — Кипр. За ним — Родос, а чуть подальше и Кос, где трудился отец нашего искусства — Гиппократ — продолжил Гален. — Еще дальше — материк. Суета и бурлящая жизнь. Богатый Эфес, откуда попутным ветром приходил к нам капитан Антиох, бравый наварх, — Гален улыбнулся. — Коринф, со стариком Нумезианом, что заразил меня любовью к собирательству трав и минералов. Растет теперь и моя коллекция. Смирна с занудой Пелопсом и его пневмой. Ловко же он орудовал ножом на вивисекциях[42]!

Гален немного помолчал.

— Ну, а там и Пергам — мой дом!

Мы глядели вдаль и молчали.

— Почти два года прошли, и ты многому научился, Квинт. Теперь я должен спросить тебя — Гален испытующе взглянул мне в глаза.

— Да, учитель?

В вечернем холоде огонь гигантского маяка щедро делился своим теплом с нами, а ярким светом — с тысячами моряков. Со всеми, кто на воде в десятках миль вокруг.

— Я благодарен Александрии за множество уроков и всю мудрость, что смог тут получить за прошедшие годы. Хотя, признаюсь, ждал куда большего — Гален усмехнулся. — Но мои странствия еще не окончены — много куда предстоит заехать. Палестина. Кипр. Лемнос, — Гален чеканил названия. — В мире полно всего интересного. Особенно для врача, нуждающегося в новом опыте, рецептах, ингредиентах…

Я начинал понимать, что он говорит о скором и неминуемом своем отъезде из Александрии.

— Я слышал, у иудеев есть море, в котором нельзя утонуть. Представляешь, Квинт? Ему и лечебные свойства приписывают — Гален скептично хмыкнул. — Я хочу предложить тебе стать моим помощником. Ведь в городах, куда меня занесет судьба, будут в достатке и пациенты, и вивисекции. Я видел, что ты немало преуспел в препарировании и зашивании ран, хотя предстоит еще учиться и учиться, — Гален улыбнулся. — Мне весьма пригодилась бы пара умелых, юных рук! Но вот чего я не знаю, так это твоих планов. Ты хочешь стать врачом? Отправишься со мной?

Не настаивая на скором ответе, Гален отвернулся и уставился вдаль. Я растерянно молчал. Вихрем в голове крутились мысли. Многое нужно было обдумать. Не хотелось принять решения, о которых потом придется горько сожалеть.

Позади нас, под покрывалом зимней египетской ночи, тихо дремала Александрия. Желтые блики луны дрожали на морских волнах, исчезая где-то там, в глубинах недоступных взору. Даже величественная высота маяка не позволяла заглянуть за горизонт и увидеть, где оканчивается это сияние.

— Красиво, не правда ли? — заметил Гален.

ГЛАВА II Маленькая Одиссея [43]

Время отправиться в путь! Прилетела уже щебетунья
Ласточка; мягко опять западный ветер подул,
Снова луга зацвели, и уже успокоилось море,
Что под дыханием бурь волны вздымало свои.
Пусть же поднимут пловцы якоря и отвяжут канаты,
Пусть отплывает ладья, все паруса распустив!
Так я напутствую вас, Приап, охраняющий пристань.
Смело с товаром своим в путь отправляйся, пловец!

Леонид Тарентский, III век до н. э

***

— Ты не скучаешь по родителям? — я старался перекричать ветер, когда порт Александрии остался позади и мы вышли в море.

— Да, конечно! Но куда больше по отцу, нежели по матери — рассмеялся Гален.

— Мой отец, Элий Никон был спокойным, очень рассудительным и мудрым человеком. Для меня он всегда был образцом благочестия и разумности. Но вот моя мать… Пожалуй, даже Ксантиппа не пилила Сократа так безжалостно и методично, как она бедного отца! Представь, она умудрялась ревновать даже к тому, что он уделяет мне больше внимания, чем ей! Ох и натерпелся же отец — в приступах ярости эта женщина была способна даже покусать собственных рабынь! Ну а уж сами приступы, можешь поверить мне на слово, не заставляли себя подолгу ждать…

Я понимающе улыбнулся.

Хотя сам я почти совсем не помнил мать — она умерла в родах, принеся на свет нашу с братьями младшую сестренку, когда мне не исполнилось и пары лет. Наверное, я предпочел бы, чтобы она кусала пусть даже меня самого — лишь бы была рядом и подарила возможность вырасти в лучах ее любви. В таких вещах, впрочем, судьба никогда не спрашивает нашего мнения.

— Раз за разом, сравнивая благородные дела моего отца с постыдными страстями матери, я твердо выбрал, что мне ближе — продолжал Гален. — И уяснив, впредь боролся со страстями, сгубившими как ее, так и тысячи других несчастных. Ведь подумать только, до чего сложной может стать жизнь человека, если даже малейшие неурядицы смогут вызвать в его душе ураганы бешенства, преграждая разуму путь, как преграждают дорогу опрокинутые ветром деревья.

Мы помолчали, глядя как волны бьются о корпус корабля, скользящего по водной глади. Каждый вспоминал свою собственную семью.