Тень Галена

Усталость от дороги, скромный гонорар, не оправдавший моих ожиданий от центумвира и эта самоуверенная наглость, слившись в едином оскорблении, далеко превысили мои способности к дипломатии. Я вспылил и сам себе напомнил Галена, молниеносно выходящего из себя при любой угрозе репутации и самолюбию.

— Плевал я на твое мнение о врачах, почтенный! Мой наставник сейчас лечит половину сената, а учился он у мудрецов по всей империи дольше, чем ты сидишь в седле! — закричал я, потрясая кулаком. Едва ли я выглядел грозно — невысокого роста, закутанный в плащ и в грязных сандалиях юноша, стоящий на пыльной обочине. Зато прозвучало довольно громко.

Знатный всадник слегка опешил от неожиданности, но секундная растерянность на его лице сменилась уверенной ухмылкой. Он расхохотался.

— Ну, это вряд ли! Но отчего-то мне по душе твоя дерзость, парень. И каких сенаторов лечит твой учитель?

Я назвал несколько имен, о ком успел услышать от Галена. Но с таким же успехом мог бы назвать и одно — Тита Флавия Боэта. Трудно было бы найти в Лации римлянина, что не знал бы имени действующего консула.

Уже через полчаса я сидел в атриуме огромного дома, переполненного множеством упитанных и довольных на вид рабов. Здесь с ними явно обращались куда лучше, чем у Луция Синистора, знакомого Галена на Кипре. Надушенные благовониями, они сновали по атриуму и деловито исчезали во множестве внутренних помещений, неспешно, но тщательно выполняя свои обязанности.

Марк Аппулей Диокл — сын некой знаменитости, о которой я к своему стыду решительно ничего не знал и не слышал, обещал уговорить отца показаться мне. Мои восторженные рассказы о Галене, кажется, внушили пусть маленькую, но надежду в сердце Марка. Из совсем небольшого рассказа я понял, что Гай Аппулей Диокл — его отец, пожилой человек лет шестидесяти, не раз падал с колесницы и, среди многочисленных травм, одна отняла у него чувствительность рук.

Десятки врачей осматривали его. Десятки врачей мяли, припаривали, окуривали его руки, выдумывая всевозможные приемы, в своей изощренности уступающие лишь своей бесполезности — чувствительность не возвращалась. Ладони, пальцы и плечо двигались, работали, но Гай ничего не ощущал. Долгие годы это доставляло ему множество неудобств, ведь мало того, что старик не ощущал возможных травм своих рук — он также лишался удовольствия, показавшегося мне довольно странным для бывшего возничего — лепить скульптуры.

В доме обнаружилось великое множество статуй. Из бронзы и мрамора, но также из глины и гипса — пожалуй, в таком числе я не видел их даже во дворце Азиарха в Пергаме. Многие изваяния показались мне аккуратными, но не особенно искусными и я даже подумал, что рассматриваю, наверное, что-то из собственных работ Диокла. Пока я размышлял об этом, в атриум вышел пожилой человек, облаченный в пестрый красный халат и мягкие тапочки из овечьей шерсти. Рукава халата были подняты выше локтей и мускулы, рельефно лоснящиеся на его предплечьях, выдавали человека, чьи руки прежде были необычайно сильны. Мускулы переплетались, будто узлы веревок, напомнив мне о такелаже на онерарии Антиоха, который я успел в деталях рассмотреть за двухнедельное плавание из Александрии.

— Ах, да, Квинт? Кажется, так тебя назвал мой сын — он протянул и пожал мне руку. Я немедленно почувствовал, что вовсе не ошибся на счет их силы. Уверен, рукопожатием он мог бы вмиг сломать мне кисть, будь на то его воля.

— Прошу прощения — он, кажется, заметил пробежавшую на моем лице тень боли и сразу освободил ладонь из стальной хватки.

— Сила осталась, а чувствительности — никакой — пожал он плечами. — Представь только, каковы выходят мои скульптуры — Гай вздохнул.

— Вы упали с лошади? — несколько смущенно спросил я. В этом огромном, богатом доме, без Галена я чувствовал себя неуверенно.

— С лошади? О да! Многократно — рассмеялся Гай. — Ты что же, в самом деле ничего обо мне не слышал?

Совсем скоро я уже знал весь анамнез.

Обучая меня, Гален всегда настаивал, что необходимо как можно подробнее расспрашивать пациента обо всей предыстории. Узнать получше, что и когда у него заболело, как и чем лечили, с каким результатом и каковы были ощущения. Большинство врачей этим чудовищно пренебрегают, особенно методисты — вспоминал я слова учителя.

Памятуя об уроках и пользуясь благостным расположением духа богатого пожилого римлянина, я выяснил, что он был возницей в Цирке. Но Гай отличался от обычного колесничего, коих ездят сотни и коим нет числа в их смене столь же частой и неотвратимой, как смена времен года.

Гай был Великим!