Читаем Тень Галена полностью

— Гален? — вновь позвал Эвдем, насмешливо. Кажется, он уже жалел, что втягивает его, ведь выпав из диалога врач мог теперь растеряться перед всеми присутствующими. Было бы неловко!

— Ах, да, прошу прощения — Гален очнулся — Конечно! О любви? — он на миг задумался, подбирая из памяти что-нибудь подходящее. Выглядел он совершенно невозмутимо, будто бы готовился к декламировать стихи весь вечер. Через пару мгновений Гален улыбнулся, поудобнее устроился на ложе, подложил подушку поглубже себе под грудь и, глядя на Аррию, стал проникновенно читать:

Богу равным кажется мне по счастьюЧеловек, что так близко-близкоПред тобой сидит, твой звучащий нежноСлушает голосИ прелестный смех. У меня при этомПерестало сразу бы сердце биться:Лишь тебя увижу, уж я не в силахВымолвить слова.Но немеет тотчас язык, под кожейБыстро легкий жар пробегает, смотрят,Ничего не видя, глаза, в ушах же —Звон непрерывный.Потом жарким я обливаюсь, дрожьюЧлены все охвачены, зеленееСтановлюсь травы, и вот-вот как будтоС жизнью прощусь я.Но терпи, терпи: чересчур далёкоВсе зашло…

— Ах, Сапфо, да-да! Этим стихам веков семь? Восемь? А как современны! — одобрительно откликнулся Эвдем, когда оживлённые языком Галена древние строки смолкли. — Тонкий слог, много эмоций!

Я видел, как на щеках Аррии проглянул легкий румянец, а дыхание заметно участилось, когда Гален читал эти стихи, словно посвящая их ей. Тем более не могло это утаиться и от его наблюдательного взора. С видом победителя он торжествующе смотрел, ожидая, должно быть, увидеть в ее глазах признаки первой влюбленности, но Аррия вдруг расхохоталась. Стало ясно, что подыгрывая ситуации, она лишь имитировала все внешние проявления, поражая талантом актрисы. Глядя, как изменился в лице Гален, вновь приняв невозмутимый вид, словно ничего иного он и не ожидал увидеть, едва не расхохотался уже я.

— Один продекламировал историю красивой, но предательской супружеской измены. Второй — плотской страсти муз и Афродиты, в компании которых не бывал мужчина. Таковы ваши понятия о любви? — голос Аррии насмешливо зазвучал над триклинием.

Большинство рассмеялись. Гален смутился, но быстро потянулся за морским ежом и принялся сосредоточенно ковырять его.

— Фрукты! Несите фрукты — крикнул Боэт, хлопнув в ладоши.

Бесчисленные рабы, незаметно кружащие вокруг пары дюжин возлежащих и пирующих господ, засуетились и схватили роскошные блюда, на золоченых поверхностях которых лежали самые спелые плоды, какие только можно было достать со всех уголков империи так, чтобы они не испортились за время дороги.

Тень привычной тревоги пробежала по лицу Галена. Фрукты он не выносил. Наверное, ему вспомнились и мучительные боли в подреберье, от которых жизнь его едва не закончилась еще в пору ранней юности. Судорожно схватив тарелку с финиками, которую проносил мимо смуглый юноша, Гален вырвал ее и, сохраняя маску невозмутимого спокойствия, стал жевать их, аккуратно сплевывая косточки на пол, как предписывал римский этикет.

— А мне? — игриво поинтересовалась Аррия, кокетливо глядя на него.

Даже в окружающем гуле десятка разговоров, голоса друг друга эти двое выхватывали безошибочно.

— Может быть придешь угоститься? — Гален повел плечом, указывая на освободившееся рядом с ним на мраморном ложе место. Мягкие подушки пустовали — возлежавший там еще недавно друг Барбара, покинул вечер, сославшись на головную боль.

Я слышал, правда, что остальные шептались, будто на самом деле он спешит к новой юной любовнице, чей муж служит военным трибуном на войне с парфянами. Возможно, конечно, это были просто сплетни.

— О времена, о нравы! — процитировал речь Цицерона против Катилины Эвдем, едва сенатор покинул пиршественный зал.

Аррия невозмутимо поджала ноги, села, элегантным движением откинула волосы и в следующий миг уже была возле Галена, не ожидавшего от нее такой беззастенчивой прыти.

— Чем это от тебя так здорово пахнет? Ммм? Ничего подобного не встречала! Это какие-то редкие греческие благовония? Или, может быть, индийские?

— Иудейские — врач смутился, а девушка схватила с блюда финик и заливисто рассмеялась.

Не отрываясь от тихой беседы с Сергием Павлом, Боэт мельком взглянул на них и улыбнулся, ничего не сказав. Скоро вышли музыканты с кифарами[101] и зал наполнился веселой, многоголосой музыкой.

ГЛАВА V

Форум Веспасиана

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное