Читаем Тень Галена полностью

На следующий день, на рассвете, ярко залившем комнату солнцем, я решился подробнее рассмотреть необычный подарок, который вместе с тысячей сестерциев останется мне памятью о необычном знакомстве с легендой Цирка. Насладившись изящными изгибами конских силуэтов, я заглянул внутрь квадриги и на миг замер. Показалось, будто внутри бронзового корпуса что-то лежит. Прямо между мускулистых ног металлического колесничего незаметно примостился небольшой сверток, по цвету очень напоминающий бронзу — из протертой кожи.

Протянув руку, я аккуратно попробовал поднять его и рассмотреть поближе. Сверток оказался тяжелым, будто его набили свинцом и мне понадобились обе руки, чтобы вытащить его из квадриги. Едва он соприкоснулся с полом — внутри гулко звякнуло. Положив находку на пол, я схватился за концы тонкой, едва заметной нити, которой он был связан и попытался раскрыть.

А о чем мечтаешь ты? — прозвучал в моей голове голос старого возницы. Вспомнилось, как он спрашивал меня в том необычном, полном скульптур зале. Сбитый с толку неожиданностью, что я тогда ответил? Кажется, я говорил о доме, о своих родных, о возвращении нашего рода в Рим которое, быть может, случится однажды…

На кожаной оболочке свертка я увидел небольшую восковую табличку, небрежно наклеенную с помощью смолы. Приблизив к глазам, я разобрал наспех нацарапанные на ней слова.

«Квинту. Не мечтай — действуй».

Внутри было золото.

***

Пока в роли выездного врача я изучал сеть городков Лация, раскинувшихся вокруг Рима — Гален блистал на Форуме. В редком доме знатного сенатора или иного друга Боэта он не был желанным гостем. Поупражняться с Галеном в софистике, рассуждая обо всем — было увлекательным вызовом для всякого образованного человека. От устройства вселенной и человеческих тел, до самых глубоких абстракций — необычайная обширность интеллектуального репертуара и глубина образованности Галена вызывали восхищение у многих.

Шумные демонстрации и анатомические аттракционы на Форуме тоже собирали громадные толпы поклонников блестящей риторики, мастерства и эрудиции самоуверенного грека. Но чем больше последователей становилось, тем яростнее и шире становился также и круг его врагов. Возглавляемые Марцианом и Антигеном, после унижения с лечением Эвдема, они старались отомстить всеми способами, что приходили в изворотливые умы.

После нескольких неудачных попыток подловить его на невежестве и бессилии объединить разные учения об анатомических структурах — взбешенный Гален договорился с Боэтом и устроил толпе зрелище невиданного размаха.

Разместив спереди, как торговец на прилавке, десятки трактатов разных мастеров и ученых мужей, от Гиппократа и Эразистрата до Маринуса и Лика Македонского — каждому желающему он предложил указать на любую часть из доброй сотни раскрытых трудов, пообещав показать любой орган любого животного, сообразно каждой работе и указав на ее ошибочность. Ставки были огромными!

Перед широкой римской публикой, обожающей сплетни, а с ними и перед целой армией ненавидящих его врачей, чьи доходы Гален невольно перетягивал, мой учитель противопоставил себя всем известным светилам предшествующего тысячелетия. Многим показалось, что это уже слишком!

За плечами Галена были козы, овцы, свиньи, обезьяна и даже медведь! Боэт не поскупился на это представление и животных свезли множество. После излечения Галеном жены и сына консула, благодарный магистрат осыпал врача милостями и деньгами, ни в чем не отказывая и помогая пышному гению пергамского врача расцветать все ярче.

Столь же жестокое, сколь и блестящее представление окончилось лишь к ночи, когда перевозбужденная впечатлениями и кровью толпа стала расползаться, исчезая и растворяясь в густой сети улочек Рима. Едва ли не все трактаты были опозорены.

Пошатываясь от усталости, Гален стоял, с ног до головы залитый кровью. За густыми ее пятнами невозможно было вообразить, что совсем недавно ткань была белоснежной. Глаза Галена светились торжеством, а руки все еще сжимали скальпель и зажим.

Предупредив Боэта, зачарованно глядящего на мастера, меценатом которому он стал — мы вместе помогли Галену закрыть шатер, отправили рабов прибирать последствия, а сами проследовали на Эсквилин — в дом бывшего консула — отмываться и отдыхать.

Боэт окончил свой консульский год и совсем скоро ему предстояло отправиться в Палестинскую Сирию, чтобы стать ее наместником. В бодром предвкушении поездки он звал с собой Галена, но врач вежливо отказывался, обещая писать ему письма и присылать книги с результатами своих размышлений и исследований.

— Ты же знаешь, Боэт, что пока ты станешь богатеть на щедрых дарах подвластного края — я буду лишь забывать свое искусство — смеялся Гален. — Ну что, в самом деле, прикажешь мне там делать? Бывший консул улыбался и понимающе кивал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное