Тень Галена

Здесь же, недалеко, на Эсквилине, я купил дом. Небольшой и совсем не такой роскошный, если сравнивать с имуществом высших магистратов, для небольшой фамилии он все же был довольно просторным. Наверное, он мог бы оказаться похожим на тот дом Гельвиев, который власти забрали за долги моего прадеда полтора с лишним века назад. Эта мысль грела мне сердце и наполняла гордостью.

Сейчас дом был пуст и звуками гуляющего по пустым комнатам ветра нагнетал лишь тоску, ведь я даже не мог позволить себе больше одного раба, помогавшего мне в работе. Нужны были средства привести прохудившуюся крышу в порядок. Интерьер видал виды, но если бы не золото легенды Цирка — я, пожалуй, никогда не смог бы и мечтать о родовом гнезде на Эсквилине.

Недавно полученное письмо согревало мое сердце — писал отец. Они с моим старшим братом, целиком ведущим семейное дело и сестрой Гельвией, выросшей в прекрасную девушку, обещали утрясти все необходимые вопросы, завершить дела в Александрии и отплыть в Рим в конце весны или, самое позднее, летом.

О боги — мне пришлось написать им множество писем и даже попросить одного парнишку зарисовать меня на папирусе, позирующим на фоне нового дома, чтобы они поверили, что я не шучу, не спятил и наша семья действительно вновь обретет Рим. Город, в котором род Гельвиев жил много веков.

Даже Гален в начале решил, будто все это лишь моя не слишком удачная шутка и его нерадивый ученик, помрачившись рассудком, указывает на чужое добро. Лишь побывав в гостях и выслушав всю историю с самого начала, он окончательно уверился, что я и впрямь оказался куда более прытким и удачливым, чем он только мог себе вообразить. Радуясь за столь благополучный исход, Гален от души меня поздравлял и призывал не скупясь принести дары в храме Асклепия за его бесценную помощь. Разумеется, я так и поступил!

После скромного, но душевного ужина в непривычном, безлюдном триклинии, ночевать Гален, конечно, не остался. Условия и интерьеры моего дома еще недостаточно удовлетворяли меня самого, чтобы я предлагал гостям, да и в собственном хозяйстве Галена дожидались дела.

С парой терпеливых и старательных письмоводителей он записывал какой-то новый трактат и целиком погрузился в размышления о важных идеях, какие в нем следовало подчеркнуть.

— Любопытнейшая история и отменная скульптура! — Гален стоял у статуи возницы, которую я, по римской традиции, поставил в атриуме. — Я могу тобой гордиться! — Гален улыбался, но на миг мне показалось, что в глазах его я заметил нотку легкой грусти.

— Теперь, Квинт, ты мне больше не ученик — ты теперь зрелый, самостоятельный врач, делающий к тому же похвальные успехи. Конечно, ты всегда можешь обратиться ко мне за советом, а я всегда постараюсь направить на верный путь, но… Водить твоей рукой, как прежде, мне уже не придется — Гален добродушно рассмеялся. Я знал его почти восемь лет.

Много долгих и важных лет прошло с той встречи в Александрийской библиотеке, давшей толчок стольким необычайным событиям впереди. Не будет преувеличением сказать, что после отца Гален стал мне вторым ментором и проводником, в чем-то, пожалуй, даже более важным и влиятельным.

Беседуя и предаваясь теплым воспоминаниям, мы сидели в таблинуме нового дома Гельвиев. Слыша слова похвалы из его уст я чувствовал гордость, но во всех умелых речах и напутствиях сквозила горькая печаль, будто нам предстояло надолго или, что всерьез пугало, навсегда расстаться.

И мне, и Галену казалось — уходила целая эпоха. Для меня — эпоха юности, ученичества и того незримого удовольствия, какое доставляет близкое общество человека, которого ты уважаешь и которым восхищаешься, во многом стараясь подражать.

Лавку и жилой этаж в Александрии, где выросли дед, отец, мы с братьями и Гельвия, решено было продать, вырученные средства направив на расширение семейного дела уже здесь, в Риме. Я с нетерпением ждал своих родных в Вечном городе! Совсем скоро они вернутся домой.

***

К счастью, опасения, что мои первые заметные успехи быстро разлучат нас с Галеном, не оправдались. Мы по-прежнему нередко виделись, учитель показывал мне любопытные случаи и делился своими наблюдениями. Размышляя вслух, нередко мы упражнялись в постановке диагнозов по набору симптомов и я, неизменно проигрывая незримое соперничество, чувствовал тем не менее, что моя уверенность и мастерство растут.

Несколько раз я был гостем в домах Боэта и консула-суффекта Луция Сергия Павла, с которым с того самого вечера, когда чудесным образом был излечен Эвдем, мы уже были коротко знакомы.

Перед Павлом, этим талантливым магистратом, открывались весомые перспективы стать префектом Рима, о чем беззастенчиво судачили многие, особенно после амфор отличного фалернского в триклинии.